Она могла бы слушать смех родителей, смотреть на чистое голубое небо без палящего солнца, ощущать кристальную чистоту воды.
Нора Рей повернула голову. Увидела, что дверь открыта.
И не колеблясь вылезла из бассейна.
Мэри Линн каталась на своей лошади. Скакала на Снежке по просторному зеленому лугу, по полям с дикими маргаритками, перескакивала через упавшие деревья. Сидела в седле, чуть подавшись вперед, собранная, подтянутая, словно жокей, руки ее легко и уверенно держали поводья. Лошадь взмывала. Мэри Линн вместе с ней. Словно они представляли собой единое целое.
Нора Рей подошла к изгороди. На верхней жерди сидели две девушки, блондинка и брюнетка.
— Знаешь, где мы? — спросила блондинка.
— В моем сновидении.
— Мы знаем тебя?"— спросила брюнетка.
— Думаю, мы знали одного и того же человека.
— Будем мы ездить на этой лошади?
— Не знаю.
— Наездница очень умелая, — заметила блондинка.
— Моя сестра умеет выполнять все, — с гордостью ответила Нора Рей.
— У меня есть сестра, — сообщила брюнетка. — Будет она видеть меня во сне?
— Каждую ночь.
— Это очень печально.
— Да.
— Жаль, что мы ничего не можем сделать.
— Вы мертвые, — сказала им Нора Рей. — Поэтому и Не можете. Думаю, сделать кое-что придется мне.
Тут ее сестра скрылась, луг исчез, она неожиданно побежала от бассейна и проснулась с широко раскрытыми глазй ми у себя в постели. Сердце ее билось учащенно, руки сжимали одеяло.
Нора Рей села, налила стакан воды из кувшина на ночном столике, отпила большой глоток и почувствовала, как прохладная жидкость струится по горлу. Иногда она до сих пор ощущала, как соль застывает коркой вокруг рта, обволакивает подбородок, покрывает губы. Вспоминала сильную, неутолимую жажду, когда солнце жгло, соль превращалась в корку и она сходила от жажды с ума. Вода, вода повсюду, и нельзя выпить ни капли.
Она допила стакан воды, оставив влагу на губах, словно росу на розе, и вышла из своей комнаты.
Мать спала на диване, неудобно склонив голову набок, в телевизоре Люсиль Болл [8]
забралась в чан с виноградом, потом вылезла и храбро затопала прочь. В соседней спальне Нора Рей мельком увидела отца, он спал один на широкой кровати.
В доме стояла тишина, переполнявшая Нору Рей такой тоской, что душа не выдерживала. Прошло три года, но душевные раны ни у кого не затянулись. Ничто не улучшило. Она до сих пор помнила грубый соленый песок, вытягиваю щий из тела последнюю влагу. Помнила ярость и смятение когда крабы хватали ее за пальцы ног. Помнила единственное желание пережить этот ад и вернуться к семье. Если б только увидеть их снова, оказаться в любящих объятиях родителей…
Только семья так и не вернулась к ней. Нора Рей пережила. Они — нет.
И теперь еще две девушки на лугу ее сновидений. Нора Рей знала, что это означает. Жара началась в воскресенье и тот темный человек из ее кошмаров возобновил свою смертоносную игру.
Часы показывали почти два часа ночи. Нора Рей решила что наплевать. Взяла телефон и набрала номер, который помнила наизусть. Через несколько секунд заговорила:
— Мне нужен особый агент Маккормак. Нет, я не хочу доставить сообщение. Мне нужно его видеть. Срочно.
* * *
Тина не видела снов. Ее усталое тело обессилело, и она погрузилась в жиже в сон, граничащий с бессознательным состоянием. Одна рука по-прежнему касалась камня, дающего ощущение относительной безопасности. Все тело находилось в грязи. Грязь просачивалась между пальцами, покрывала волосы, заползала в горло.
В хлюпающей грязи появлялись и исчезали твари. Одни не проявляли интереса к такой громадной добыче. Другие — к еще не мертвой еде. Потом наверху какая-то темная тень топоча, пошла по тропинке и остановилась на краю ямы. Громадная голова уставилась вниз, поблескивая в ночи темными глазами. Снизу пахло теплокровной плотью, прекрасной, восхитительной едой как раз по размеру.
Снова принюхивание. Две громадные лапы разгребали одну сторону отверстия. Глубина была слишком большой, место недостижимым. Медведь заворчал и пошел дальше. Если он вернется, то снова сделает попытку. А пока в темноте былая другая превосходная еда.
* * *
Мужчина не спал. В два часа ночи он укладывал сумки. Теперь нужно действовать быстро. Время становилось быстрее, мгновения просачивались между пальцами и исчезали в бездне.
В затылке нарастало давление. Наверху позвоночника он ощущал что-то постороннее с отростком, начинающим давить на внутренний проход левого уха. Наверняка опухоль. Уже была одна много лет назад, когда произошел первый епизод с исчезающим временем. Только ли минуты он терял вначале? Теперь уже не вспомнить.
Время стало текучим, черные провалы возобладали над его жизнью. Одну опухоль удалили. Появилась другая и стала поедать мозг. Она, видимо, уже величиной с грейпфрут. Или даже с арбуз. Может, мозг его уже и не мозг, а громадная злокачественная масса постоянно делящихся клеток. Он в этом не сомневался. Этим объясняются дурные сновидения, беспокойные ночи. Этим объясняется, почему теперь так часто на ум приходит огонь и заставляет делать то, что не следует.
Он поймал себя на том, что опять думает о матери. Вспоминает ее бледное лицо, худые, сутулые плечи. Подумал и об отце, о том, как он ходил широкими шагами по их крохотной лачуге в лесу.
«Мужчина должен быть крепким, ребята, должен быть сильным. Не слушайте типов из правительства, они хотят превратить нас в льстивых прихлебателей, неспособных прожить без федеральных подачек. Нет, ребята. У нас есть эта земля. Мы всегда можем быть сильными, пока она у нас есть».
Он был достаточно сильным, чтобы бить жену, жестоко обращаться с детьми и свернуть шею домашней кошке. Достаточно сильным и обособленным, чтобы самодурствовать. И рядом не было ни одного соседа, способного услышать вопли.
Черные штормовые тучи собирались, кружились, ревели. То он сидел, привязанный к стулу, а тем временем отец хлестал ремнем его брата, мать мыла посуду, и отец говорил им обоим, что в следующий раз настанет их черед. То они с братом и ежились под передней верандой, планируя побег, над готовой у них плакала мать, а отец приказывал ей войти внутрь, смыть с лица эту чертову кровь. То стояла уже поздняя ночь, и они с братом украдкой выходили через парадную дверь; в последнюю минуту обернулись и увидели стоявшую в лунном свете мать, бледную, безмолвную. «Уходите, — говорил им взгляд. — Бегите, пока еще можете». По ее покрытым синяками щекам текли беззвучные слезы. Они тихо вернулись назад, и мать прижала их к груди, словно они были ее единственной надеждой.