А уж когда дело стало подходить к концу, они и вообще забыли о времени, работая без отдыха и почти не разговаривая, потому что их распухшие языки и иссохшие гортани позволяли делать это с трудом. Луна освещала их фигуры, отбрасывая на склон расщелины рисованные, словно в мультфильме, тени.
Они благоговейно оставили тело Китти Меннок в покое, работая рядом с ней безо всяких эмоций, иногда даже адресуясь к ней, как к живой, когда их воспаленные от жажды мозги уже не соображали, на том они или на этом свете.
Джордино снял два больших передних и маленькое хвостовое колесо, очистил их подшипники от грязи и смазал загустевшими маслянистыми осадками из бензинового фильтра двигателя. Старые резиновые шины потрескались и затвердели на солнце. Они еще сохраняли форму, но было мало надежды, что они смогут держать воздух, поэтому Джордино извлек хрупкие камеры, заполнил покрышки песком и вновь натянул их на колеса.
Затем из ребер поврежденного крыла он соорудил выносные упоры для колес. Закончив, пилой отпилил продольные лонжероны, связывающие центр фюзеляжа с переборкой как раз позади кабины. То же самое сделал и у хвостовой части. После того как средняя часть освободилась, он начал закреплять широкую часть кокпита с упором на два колеса шасси. Колеса теперь торчали по обеим сторонам фюзеляжа на два с половиной метра, составляя самую широкую часть сооружения. Конец на хвостовой части стал теперь передом сухопутной яхты, придавая ей примитивную аэродинамическую внешность. Последний штрих касался сооружения корпуса судна и состоял в прикреплении выносной опоры к маленькому хвостовому колесу, которое выступало вперед на три метра. Почти законченная самоделка напомнила бы теперь достаточно пожилым людям, не забывшим еще такие комедии, как «Наша шайка» или «Маленькие мошенники», гоночный автомобиль тысяча девятьсот тридцатых годов, прозванный в народе «мыльницей».
Пока Джордино возился с корпусом, Питт занялся парусом. Отделив крыло от фюзеляжа самолета, он укрепил элероны и протянул самый тяжелый лонжерон внутри переднего края, превратив его в мачту. Вместе с Джордино они поставили крыло в вертикальное положение, установили мачту в центре корпуса и закрепили ее. Все эти работы достались им достаточно малой кровью, поскольку и деревянные лонжероны, и обшивка старого крыла были достаточно высушены пустынным солнцем. То, что они создали, было парусом, вращающимся по ветру. Затем с помощью проводов они привязали парус к выносным распоркам, сделанным Джордино, и к носовой части. Использовав те же провода, Питт подсоединил к румпелю, расположенному в корпусе яхты, управляющие тросики от ведущего колеса. Напоследок он закрепил такелаж паруса-крыла.
Окончательные приготовления касались перемещения водительских кресел тандемом в кабину яхты. Питт извлек компас из песка рядом с телом Китти и установил его рядом с румпелем. Трубу, которую ранее он использовал в качестве компаса, привязали на удачу к мачте.
Закончив работы к трем часам утра, они упали на песок, как мертвые. Они лежали, дрожа от пронзительного холода и рассматривая творение своих рук.
– Она никогда не сдвинется с места, – пробормотал Джордино, полностью опустошенный.
– Она всего лишь должна перевезти нас через эту равнину.
– А ты представляешь, как мы ее вытащим из оврага?
– Отсюда метрах в пятидесяти восточный склон оврага достаточно пологий, чтоб мы вытащили яхту на поверхность озера.
– Уж лучше бы мы за это время ушли подальше, чем таскать ее по склонам. Тем более нет гарантии, что она будет действовать.
– Нам всего-то и нужен легкий ветерок, – едва слышно сказал Питт. – И, судя по прошедшим шести дням, на этот счет нам нечего беспокоиться.
– Это погоня за невозможным.
– Она поедет, – решительно возразил Питт.
– А сколько она, по-твоему, весит?
– Около ста шестидесяти килограммов, или трехсот пятидесяти фунтов.
– А как мы собираемся назвать ее? – спросил Джордино.
– Назвать?
– Ну, должна же она иметь какое-то имя.
Питт кивнул в сторону Китти:
– Если мы что-то и выжмем из этой скороварки, то благодаря ей. Как насчет того, чтобы назвать яхту «Китти Меннок»?
– Прекрасное решение.
Погружаясь в долгожданный сон, они еще долго что-то невнятно бормотали, а когда проснулись, палящее солнце уже заглянуло на дно оврага. Просто встать на ноги потребовало громадного напряжения воли. Они молча попрощались с Китти и побрели к своей импровизированной надежде на спасение. Питт привязал два тросика к переду яхты и один из них протянул Джордино:
– Хватит сил на это?
– Черт, конечно же нет, – разжал сморщенные губы Джордино.
Питт усмехнулся, несмотря на боль в потрескавшихся и кровоточащих губах. Он оглядел Джордино в поисках энтузиазма, который помог бы им вылезти наверх. Энтузиазм едва прощупывался.
– Ну, дружище, теперь наверх и не стонать!
Джордино закачался, как пьяный под сильным ветром, но подмигнул и весело пообещал:
– Сейчас, сосунок, я накормлю тебя пылью.
Затем перекинул канат через плечо и с решительным видом наклонился вперед, напрягая все свои силы.
Сухопутная яхта покатилась за ним так же легко, как корзинка для покупок по кафелю супермаркета, а затем помчалась чуть ли не вприпрыжку.
Джордино поднял покрасневшие глаза на Питта с выражением удивления на сожженном солнцем лице:
– Господи, да она легкая, как перышко!
– Еще бы, ведь ее собирали два механика высшего класса.
Без дальнейших разговоров они протащили яхту по дну русла до склона, который под углом в тридцать градусов поднимался к поверхности озера.
Взобраться надо было всего лишь на семь метров, но двоим мужчинам, смотревшим в могилу всего лишь восемнадцать часов назад, верхний край склона казался столь же недостижимым, как вершина Эвереста. Они не чаяли пережить следующую ночь и теперь стояли перед последним препятствием, отделявшим смерть от спасения.
Пока Джордино отдыхал, Питт предпринял первую попытку. Он прицепил один из носовых канатов к поясу и начал карабкаться по откосу, как пьяный муравей, продвигаясь вперед и вверх по нескольку сантиметров за рывок. Его тело было подобно изношенному механизму, его изболевшиеся мускулы сопротивлялись, руки и ноги отказывали уже в начале подъема – но невероятным усилием воли он заставлял их перемещаться. Налитые кровью глаза были почти закрыты от усталости, на лице лежал глубокий отпечаток страдания, легкие всасывали воздух с болезненными всхлипами, сердце от нечеловеческих усилий бухало кузнечным молотом.
Питт не мог позволить себе остановиться. Если он и Джордино умрут, то те несчастные существа, пропадающие в рабстве в Тебецце, погибнут тоже, а их истинная судьба так и останется неизвестной остальному миру. И потому он не мог все бросить, упасть, испустить дух – во всяком случае, не на этом этапе. Он стиснул зубы и в яростной целеустремленности продолжал карабкаться ввысь.