Потоп - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Черкасов cтр.№ 19

Он медленно двинулся по тропе, где недавно прошел свои последние в этой жизни шаги Лазарь Генрихович Рубинштейн.

Он внимательно осматривался по сторонам, ежесекундно ожидая нападения, но его никто не трогал. Очевидно, по бригаде пошли гулять слухи, что прибыл не то Бэтмен, не то Терминатор. Он не будет с этим спорить — пусть выбирают по вкусу…

Близ ограды нечто показалось ему странным: громадный муравейник.

Нет, все-таки здесь темновато, и ему все же пришлось воспользоваться прибором ночного видения. Местность сразу окрасилась в зеленоватый цвет.

Он подошел и внимательно посмотрел: нет, господа-товарищи. Вы просчитались, вы не учли, что связались не просто с Терминатором, а с биологом, который хоть и занимается рачками, но кое-что смыслит и в прочем животном мире.

Так муравейники не строят.

Этот муравейник был явно перенесен сюда откуда-то из другого места, лопатами или горстями, в перчатках; насыпан здесь как попало, все муравьиное воинство в панике и понятия не имеет, как строиться дальше. Ведь у них свои правила, своя система ходов.

Насекомые в полной растерянности: эти болваны-охранники наверняка не имели и представления о главном — муравьиной матке, на которую все, в сущности, и работают, как Касьян Михайлович — на Думу, а Дума — на Россию.

Эта матка живет в основании муравейника, в маленьком углублении. Понятное дело, что никто ее не взял, разве только случайно, а то и вообще раздавили.

Зачем же так поступать с муравейником?

Человек умеет поджечь его — очень весело, потом, что еще веселее, помочиться и потушить, да на прощание разворотить палкой.

Дело житейское, цивилизованное, привычное, благо работяги отстроят все заново, а жизнь у них ценится мало. А вот перемещать целиком…

Рокотов осмотрел почву вокруг, расшвырял листья и сучки: земля свежевскопанная, здесь недавно рыли что-то серьезное. Ход событий подсказывал, что могилу.

Рубинштейн скрывается под муравейником?

Очень возможно.

А возможно, что нет. Коротаев, встревоженный посещением господина Лошакова, распорядился переместить тело, утопить или сжечь. Надо добиваться санкции, пока тут переполох; надо связываться с Ясеневским.

— Товарищ генерал-лейтенант, прием, — сказал он в переговорное устройство и сразу почувствовал, как обрадовался Ясеневский. Диверсант жив, он не ошибся в Рокотове!

Правда, радоваться пока преждевременно…

— Нужна помощь, медицинская, — быстро проговорил Влад. — В том числе — специализированная офтальмологическая бригада. Груз двести пока что один, возможно — два, но тот, скорее, трехсотый. Трехсотых вообще побольше, конечно. Надо сымитировать пожар, вызвать пожарных, но жечь усадьбу нельзя. Я займусь. О пожаре следует поставить в известность Касьяна Михайловича, но прежде я должен осмотреть особняк.

— Понятно. — Теперь голос Ясеневского помрачнел. Влад задал ему работы. — Тебе сколько времени требуется на усадьбу?

— Не знаю, — честно ответил Рокотов, — Час. Два, три…

Повисло недолгое молчание.

— Хорошо, — наконец отозвался генерал. — Я все организую. Приедут наши люди со специальными допусками, здесь все оцепят. Думец не думец… Теракт! Запустим идею теракта?

— Как сочтете нужным, — сказал на это Рокотов.

— А террористом будешь?

— Не привыкать, — горестно усмехнулся Влад. — Но лучше будет обойтись без этого.

— Шучу, — буркнула рация. — Для поднятия боевого духа.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, — отрапортовал Рокотов.

Он зашагал к сторожке охраны.

Коротаев теперь не стоял, а сидел на земле, все так же зажимая глаза ладонями и мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Влад не стал его трогать.

Нацепив респиратор, он выволок из сторожки ополоумевших стражей, вырубил двумя ударами.

Потом поджег будку.

До ночных приключений оставались еще часы, а в Государственной Думе продолжалось настоящее сражение.

Ну не совсем настоящее: известны случаи, когда и волосья дерут, и морду бьют, — до этого не дошло. Вопрос касался выделения пусть солидной, но все же лишь суммы денег и не касался ни идеологии, ни покушений на Конституцию.

Касьян Михайлович Боровиков уже не в первый раз оказался героем дня.

Его много раз показывали по телевидению, его интервью перепечатывала пресса всех расцветок и направлений. Его интимная жизнь обсуждалась активнее, чем чья-либо еще, а он ни от чего не отнекивался и только посмеивался.

А вопрошавший, как правило, цепенел под взглядом Коротаева, который неизменно находился у Боровикова за плечом — но только не сегодня.

Стоя на трибуне, Касьян Михайлович колотил по ней кулаком, мечтая и тоскуя о хрущевском ботинке.

Впрочем, этих никаким ботинком не проймешь. Эти понимают только сталинскую винтовку, из которой вождь и отец целился в оборзевший съезд, голосовавший за товарища Кирова.

— Вторая Якутия! — в сотый раз захлебывался Боровиков.

— Нам и одной хватает! — выкрикнул кто-то неполиткорректный. — Может, подскажете, как с ней быть?

— ЮАР! Мыс Доброй Надежды! Мы так и назовем это место — ну, чуть изменим… Мыс Будущего!..

— Там нет никакого мыса, Касьян Михайлович, — устало сказал председатель. — У вас все? Вы привели все доводы по вашему проекту?

— У меня все, — озлобленно огрызнулся Боровиков и пошел с трибуны к своему месту, прихватив папку.

— Тогда, — продолжил председатель, — я предлагаю дать слово экспертам. Проголосуем вручную, хорошо? Время позднее…

Но тут же разгорелся новый спор о легитимности ручного голосования.

Пришлось включать табло и считать голоса технически.

Экологов в Думе не жаловали, время и впрямь уже зашкаливало сверх всяких приличий, но у проекта было много противников — в частности, представители алмазной Республики Саха и прочие, в значительной мере коррумпированные деятели, не желавшие открывать нового месторождения.

И желавшие ему зла.

Поэтому экологов все-таки выпустили на сцену при небольшом перевесе голосов в их пользу.

Кроме того, была и еще одна тонкость.

Касьян Михайлович Боровиков входил во фракцию-партию, которая всегда занимала сторону сильного, а в старые времена, когда сильных не было, творила черт-те что и хулиганила. Сам Боровиков всегда вел себя пристойно и полагал, что лидер партии говорит дельные вещи для простых людей.

Его любили однопартийцы. С ним за руку здоровались все — коммунисты, демократы, и даже Холерия Двонародская не отказывала ему — одному персонально — в порядочности.