* * *
– Значит, решено? – спросил Ямата.
– Теперь уже поздно останавливаться, – произнес один из банкиров. Он мог бы продолжить и сказать, что они вместе со всей страной стоят на краю такой глубокой пропасти, что ее дна даже не разглядеть. Да в том и не было надобности. Все, как один, они стояли на этом краю, и всем им при взгляде вниз виделся не лакированный чайный столик, вокруг которого они расположились сейчас, а только бесконечность, а за нею – экономическая смерть.
Присутствующие согласно кивнули. Наступила тишина, и затем заговорил Мацуда:
– И все-таки, как все это произошло? – спросил он.
– Это всегда было неизбежно, друзья мои, – ответил Ямата с грустью в голосе. – Наша страна походит… походит на город без окружающий его сельской местности, на сильную руку, не обеспеченную притоком крови от сердца. В течение многих лет мы убеждали себя, что все нормально, что так и должно быть, – но нет, дело обстоит по-другому, и нам нужно исправить создавшееся положение или погибнуть.
– Мы идем на этот огромный риск.
– Хай, – согласился он, с трудом удержавшись от улыбки.
* * *
Рассвет еще не наступил, а они выходили в море с приливом. Подготовка шла буднично, без лишнего шума. К причалам приехало несколько семей, проводить членов корабельных экипажей после последней ночи, проведенной на берегу.
Названия кораблей были традиционными для большинства военно-морских флотов мира – по крайней мере для тех из них, которые существовали достаточно долго, чтобы установились традиции. Новые эскадренные миноносцы типа «иджис» – «конго» и однотипные корабли – носили традиционные названия прежних боевых кораблей, обозначающие главным образом древние призывы районов страны, построившей их. Таковы были недавние отступления. Подобные названия боевых кораблей показались бы странными европейцам, однако для страны с поэтическими традициями большинство названий звучало лирически и объединялось к классам кораблей. Названия эсминцев, по традиции, оканчивались на казе, что означало какой-нибудь вид ветра:
«Хатуказе», например, означало «Утренний бриз». Названия подводных лодок были более логичными. Все они оканчивались на ушио – «прилив».
Почти все боевые корабли были красивыми судами, безукоризненно чистыми, чтобы не нарушать их аккуратных очертаний. Один за другим они включали свои турбины, осторожно отходили от причалов и направлялись вдоль судоходных фарватеров. Капитаны и штурманы смотрели на множество грузовых судов, заполнивших Токийский залив, но в данный момент эти стоящие на якоре суда представляли для них всего лишь навигационную опасность. Члены экипажей, свободные от первой вахты, уложив в рундуки личные вещи, направлялись на боевые посты. Чтобы облегчить выход в море, включили радиолокаторы – вообще-то излишняя предосторожность, так как видимость этим утром была великолепной, однако это было хорошей практикой для моряков, занявших посты в боевых рубках. По указанию офицеров, командующих системами вооружения, началась проверка каналов связи и обмен тактической информацией между кораблями. В машинных отделениях «кочегары» – древнее насмешливое прозвище обычно грязных механиков – сидели в удобных вращающихся креслах и, глядя на экраны дисплеев, пили чай.
Флагманским кораблем был новый эсминец «Мутсу». Уже виднелся рыбацкий порт Татеяма – последний город, который они минуют, прежде чем резко повернуть налево и направиться на восток.
Контр– адмирал Юсио Сато знал, что подводные лодки уже в море и их командиры получили соответствующие инструкции. Сам адмирал происходил из семьи с древней традицией воинской службы, причем службы на море. Его отец командовал эскадренным миноносцем в эскадре Райзо Танаки, знаменитого адмирала, командовавшего соединением эсминцев, а дядя был одним из «диких орлов» Ямамото, летчиком на авианосце, и погиб при битве у Санта-Крус. Последующее поколение пошло по их стопам. Брат Юсио, Торахиро Сато, летал на истребителях F-86, входящих в состав Военно-воздушных сил самообороны Японии, ушел в отставку в знак протеста против унизительного положения ВВС и теперь служил старшим капитаном на авиалайнере японских авиалиний -Джал. Сын, Широ, стал летчиком, как и отец, и превратился теперь в гордого молодого майора, летающего на истребителях. Совсем неплохо, подумал адмирал Сато, для семьи без самурайских корней. Другой брат Юсио был банкиром, и Сато знал обо всем, чему предстояло произойти на финансовом фронте.
Адмирал встал, открыл водонепроницаемую дверь рубки «Мутсу» и вышел на правое крыло мостика. Моряки, занятые своим делом, на мгновение отвлеклись, чтобы приветствовать адмирала почтительными поклонами, а затем продолжили свои занятия – они брали пеленги на береговые объекты и наносили на карту координаты корабля. Сато посмотрел за корму и с удовлетворением отметил, что все шестнадцать кораблей в походном строю вытянулись в почти идеальную линию, отделенные друг от друга на положенные пятьсот метров. Они уже стали видимыми невооруженным глазом в розово-оранжевом свете восходящего солнца, в направлении к которому шли. Да, конечно, это добрый знак, подумал адмирал. На клотике каждого корабля развевался флаг, под которым служил его отец; столько лет этот флаг запрещали поднимать, и вот теперь он снова полощется на ветру – красный круг на белом фоне, гордый символ восходящего солнца.
– Якорной вахте смениться, – донесся из динамика голос капитана. Порт, из которого вышли корабли, уже скрылся за видимым горизонтом, и скоро то же самое произойдет с береговой чертой слева от корабля.
Шестнадцать кораблей, подумал Сато. Самая большая группа кораблей, которую отправила в море его страна как единое соединение за сколько лет – за пятьдесят? Нужно подумать об этом. И уж по крайней мере самое мощное, ни один корабль не старше десяти лет – гордые боевые суда с гордыми названиями, освященными традициями, на строительство которых Япония потратила столько денег. Но одно название, которое ему хотелось бы видеть этим утром, – «Курошио», «Черный прилив», так назывался эсминец его отца, потопивший американский крейсер в морском сражении при Тассафаронге, – принадлежало, к сожалению, новой подводной лодке, уже находившейся в море. Адмирал опустил бинокль и недовольно проворчал себе под нос. «Черный прилив».
Поэтичное, идеально подходящее название для боевого корабля. Жаль, что его потратили на простую субмарину.
* * *
«Курошио» вместе с подводными лодками того же типа вышел в море на тридцать шесть часов раньше. Головная субмарина нового типа, она шла к району маневров со скоростью пятнадцать узлов благодарят мощным экономичным дизелям, получающим воздух через шноркель. Ее команда из десяти офицеров и шестидесяти матросов была разделена на обычные ходовые вахты. Вахтенный офицер и его помощник находились в боевой рубке. Механик вместе с двадцатью четырьмя матросами – на своем посту. Личный состав всей торпедной боевой части в центральном отсеке занимался электронным тестированием четырнадцати торпед типа 89 модификации С и шести ракетных снарядов «гарпун». В остальном вахта проходила нормально, и никто не обратил внимания на единственное отклонение от обычной рутины. Командир лодки, капитан третьего ранга Тамаки Угаки, славился своим постоянным стремлением к боевой готовности, и, хотя он безжалостно гонял команду во время учений, его корабль был счастливым кораблем, потому что все понимали необходимость этого. Сейчас он заперся в своей каюте, и члены экипажа могли бы даже не заметить, что он находится на борту, если бы не полоска света под дверью и запах сигаретного дыма в вентиляционной системе. Удивительно целеустремленный человек наш шкипер, думали о нем члены команды, не иначе разрабатывает планы учений на время предстоящих маневров с американскими подводными лодками. В прошлом «Курошио» удачно провела учения, сумев три раза первой «потопить» противника в десяти учебных боях. Трудно рассчитывать на лучший исход, но только не для Угаки, шутили матросы за столом. Наш шкипер – настоящий самурай и не желает уступать никому, говорили они.