Все страхи мира - читать онлайн книгу. Автор: Том Клэнси cтр.№ 54

Уже на следующий день одна из газет обратила внимание на то, что тысячи корреспондентов, аккредитованных на конференции, называют ее «Кубком мира» — из-за круглой формы, которую имеет площадь святого Петра. Наиболее наблюдательные сообразили, что это объясняется бессилием репортеров, которым требовалось рассказывать о происходящем, а рассказывать-то было нечего. Меры безопасности, принятые на конференции, оказались поразительно строгими. Участники, приезжающие в Ватикан и уезжающие оттуда, пользовались военными самолетами и базами ВВС. Репортеров и фотографов с длиннофокусными объективами старались не подпускать к месту действия, да и вообще передвижения участников конференции осуществлялись главным образом в темное время суток. Швейцарские гвардейцы, несмотря на мундиры эпохи Возрождения, не позволяли проскочить мимо себя даже мыши, и назло репортерам, когда произошло нечто значительное — министр обороны Швейцарии воспользовался отдаленным входом, — никто его не заметил.

Опрос общественного мнения во многих странах показал, что почти все надеются на успех конференции. Мир, уставший от противостояния, в приливе эйфории и чувства облегчения от недавних изменений в отношениях между Востоком и Западом, поверил каким-то образом, что успех вполне возможен. Комментаторы предостерегали от излишнего оптимизма, указывали на то, что в новейшей истории не было более сложной проблемы, однако люди во всем мире молились на сотне языков в миллионах церквей за успешное завершение последнего и наиболее опасного конфликта на планете. К чести телекомпаний, они сообщили миру и об этом.

Профессиональные дипломаты, а среди них были и закоренелые циники, которые не бывали в церкви с детских лет, почувствовали на себе такую тяжесть ответственности, какой не испытывали никогда прежде. Отрывочные сообщения, поступающие от хранителей музеев и служащих Ватикана, говорили об одиноких полуночных прогулках по нефу собора святого Петра, разговорах на балконах ясными звездными ночами, продолжительных беседах некоторых участников конференции со Святым отцом. И ни о чем больше. Высокооплачиваемые телекомментаторы смущенно поглядывали друг на друга. Сотрудники печатных изданий тщетно старались раздобыть хоть какую-нибудь хорошую идею, чтобы использовать ее в своих статьях. Впервые после марафонских переговоров Картера в Кэмп-Дэвиде столь важная конференция проходила при столь скудном освещении.

И мир ждал, затаив дыхание.

* * *

На голове старика была красная, отороченная белым феска. Мало кто сохранял свою характерную одежду, но этот старик жил в соответствии с древними обычаями предков. Жизнь была нелегким испытанием для друзов, и единственное утешение он нашел в религии, которую исповедовал в течение своих шестидесяти шести лет.

Друзы являются членами религиозной секты на Ближнем Востоке. Их вера соединяет некоторые аспекты ислама, христианства и иудаизма. Секта друзов была основана в одиннадцатом веке Аль-Хакимом би-Амрилахи, египетским калифом, считавшим себя живым воплощением Бога. Друзы живут в основном в Ливане, Сирии и Израиле, занимая шаткое положение в обществе всех трех государств. В отличие от израильских мусульман им разрешают служить в вооруженных силах еврейского государства — обстоятельство, которое не укрепляет доверия к сирийским друзам в правительстве их страны. И хотя некоторые друзы сумели занять командные должности в сирийской армии, они хорошо помнят, что один друзский офицер в звании полковника был расстрелян после войны 1973 года за то, что его полк вынужденно отступил со стратегически важного перекрестка. Несмотря на то что с чисто военной точки зрения он проявил себя бесстрашным и умелым командиром и ему даже удалось сохранить порядок в уцелевшей части своего полка, потеря перекрестка стоила сирийской армии двух танковых бригад, и в результате полковника расстреляли… за то, что ему не повезло, и, возможно, потому, что он оказался друзом.

Старый фермер не знал всех подробностей этого случая, но и того, что было ему известно, оказалось достаточно. Тогда сирийские мусульмане убили друза, и его смерть была не последней. Поэтому старик не доверял никому ни из сирийской армии, ни из правительства Сирии. Это не значило, однако, что он испытывал теплые чувства к Израилю. В 1975 году дальнобойное израильское орудие 175-миллиметрового калибра обстреляло район, где он жил, в поисках сирийского склада боеприпасов и осколком случайного снаряда была смертельно ранена его жена, с которой он прожил тридцать лет. В результате к его многочисленным страданиям прибавилось одиночество. То, что являлось для Израиля исторической неизбежностью, для этого простого фермера стало непосредственным и смертельно опасным фактом жизни. Судьба решила, что ему предстоит жить между двумя армиями, причем каждая из них рассматривала его существование как раздражающее ее неудобство. Старик был человеком, который ничего не ждал от жизни. У него был небольшой участок земли, где он вел хозяйство, несколько овец и коз, примитивный дом, построенный из камней, убранных им со своего поля, где их валялось в избытке. Он хотел одного — чтобы ему позволили жить. Когда-то он считал, что запрашивает у судьбы совсем немного, однако шестьдесят шесть бурных лет доказали, что он глубоко ошибается. Старик всю жизнь молил своего Бога о милосердии, о справедливости, о простых радостях — он знал, что никогда не сумеет выбраться из нищеты, — которые сделали бы его существование и существование его жены хоть чуть-чуть более сносным. Но и этого не произошло. Из пятерых детей, которых родила ему жена, совершеннолетия достиг лишь один, и тот был призван в сирийскую армию перед войной 1973 года. Его сыну повезло куда больше, чем всей их семье: когда снаряд, выпущенный из израильского танка, попал в его БТР-60, силой взрыва юношу выбросило из люка, и он выжил, потеряв только один глаз и руку. Выздоровев, он женился, у него появились дети, у его отца — внуки, а сам он вел умеренно обеспеченную жизнь торговца и ростовщика. Это был не такой уж крупный подарок судьбы, но по сравнению со всем остальным, а также с жизнью его отца такое существование было благом.

Старик-фермер выращивал овощи и пас свое маленькое стадо на усеянном скалами поле неподалеку от сирийско-ливанской границы. Он не трудился с настойчивостью и упорством, не добивался чего-то, и назвать его жизнь даже борьбой за существование было бы преувеличением. Жизнь для него превратилась в привычку, которую он был не в силах нарушить, в бесконечную череду дней, приносивших все большую усталость. Каждой весной его овцы ягнились, и старик тихо молился, чтобы ему не дожить до дня, когда придется забивать их, и одновременно испытывал возмущение при мысли о том, что эти кроткие и глупые животные могут пережить его.

Наступил еще один рассвет. У старика не было будильника, да он и не нуждался в нем. Светлело небо, и колокольчики его овец и коз начинали звенеть. Он открыл глаза и снова почувствовал, как болит все его тело. Старый крестьянин вытянулся на постели, затем медленно встал. В течение нескольких минут он умывался, соскребал седую щетину с лица, ел черствый хлеб, запивая его крепким сладким кофе, и начал, наконец, трудовой день. Он старался ухаживать за своим огородом с утра, пока дневная жара еще не стала невыносимой. У него был довольно большой огород, он продавал овощи на ближайшем рынке, а деньги расходовал на покупку товаров, которые считал «роскошью». Но даже и такой труд становился для старика непосильным. От работы в огороде болели руки и ноги, пораженные артритом, а попытки не пустить овец и коз в огород, чтобы животные не съели и не потоптали нежные ростки, были еще одним проклятием в его жизни. Но овец и коз старик тоже продавал на рынке — без вырученных за них денег он давно бы голодал. Говоря по правде, старый крестьянин работал усердно, питался не так уж и плохо и, не будь он таким одиноким, мог бы питаться куда лучше. Однако одинокая жизнь превратила его в скрягу. Даже инвентарь у него был старым. Он взял мотыгу и поспешил в поле, пока солнце еще не поднялось высоко над горизонтом, чтобы выполоть сорняки, каждое утро снова появляющиеся среди овощей. Если бы только удалось обучить козу, думал он, повторяя мечты своего отца и деда. Козу, которая ела бы сорняки, не трогая овощи, — да, это было бы прекрасно. Но коза ничуть не умнее комка земли — разве только хочет набезобразничать и причинить хозяину неприятности. Как всегда, старик начинал работать в одном и том же углу огорода. Три часа он непрерывно поднимал и опускал мотыгу, выпалывая сорняки вдоль одного ряда растений и переходя затем на другой. Он трудился с неустанной энергией, равномерно взмахивая мотыгой, словно опровергая свой возраст и усталость.