Его гость тоже не отставал: елейная улыбка, преувеличенное восточное дружелюбие, опять же – избыток золота на пальцах, шее и во рту.
– К делу, дорогой друг? – подмигнул Ромео, когда с медвежьими объятиями было покончено. Он спешил перейти к медвежьим услугам, но знал, что ответ будет отрицательный, с толикой наигранного негодования.
– Какое дело, брат? – возмутился Ахмет. – Разве так принимают дорогих гостей?
Ромео погрозил ему пальцем:
– Зубы заговариваешь? Ладно, я знаю обычаи. Прошу к столу...
Настороженно позыркивая по сторонам поросячьими глазками, Ахмет направился за хозяином в гостиную, где уже был накрыт стол.
В особняке, в отличие от прочих мест, где располагался табор, царил относительный порядок, было чисто и в то же время грязно от какой-то невидимой, прямо мистической мерзости. От роскоши рябило в глазах. Все было чрезмерно, избыточно, кричаще, аляповато; предметы старины пополам с техническими новинками были нахватаны где ни попадя. Ковры, музыкальная аппаратура, сабли, дуэльные пистолеты, старинные светильники, иконы, гитара с пышным бантом на стене. Кабанья голова против оленьей, алебарды, кальяны десяти разновидностей, тяжелые душные шторы, золоченые решетки на окнах...
Стол на низеньких кривых ножках ломился от яств. Фрукты, зелень, икра, коньяк и виски, специи для плова и шашлыка, которые должны были вот-вот подать.
Ромео уселся по-турецки, на ковер, Ахмет неуклюже последовал его примеру. Хозяин щелкнул пальцами, вбежала размалеванная цыганская красавица. В руках у нее был поднос со сластями.
Ахмет обернулся и подал своим людям знак. Те поставили на пол две туго набитые спортивные сумки и вышли в коридор.
Ромео быстро покосился на сумки, вопросительно поднял бутылку.
– Нет-нет. – Ахмет выставил ладони.
– А ты упрямый, – усмехнулся Ромео. – Похвальная стойкость в вере.
– Аллах видит все...
Возможно, насчет Аллаха Ахмет сказал правильно, но сам он не видел многого. В частности, двух джипов, приблизившихся к воротам.
В комнату вбежал черноусый красавец, нагнулся к Ромео и что-то проговорил. Тот нахмурился.
– Кто такие? – спросил он, мгновенно подобравшись.
– Карапетяновские тачки, – ответил черноусый.
Ромео поджал губы.
– Обожди, друг...
Ахмет встал. Он ни секунды не верил партнеру и сразу заподозрил некую провокацию, имевшую целью заполучить товар и не заплатить. Такое бывает. Всем хочется с ходу напилить бабла, пусть даже будет упущена серьезная выгода в будущем. Ахмет доставил пробную партию, но Ромео был патологически жаден. Он может махнуть рукой на гипотетические фуры с героином, соблазнившись малостью, которую уже видит перед собой.
Ромео вышел.
Ахмет выглянул из гостиной: его люди вопросительно повернули головы. Все живы, все на месте. Ахмет немного успокоился.
Как оказалось, напрасно.
Дальняя дверь распахнулась настежь, на пороге возник хозяин особняка с «Калашниковым» наперевес. Ахмет непроизвольно вскинул руки, закрылся локтем. Но Ромео и не собирался в него стрелять. Пробежав несколько метров, он безмолвно повалился ничком. Ахмет в ужасе смотрел, как кровь, вытекающая из-под тела, пропитывает дорогой ковер...
Его собственная охрана вскинула оружие, но выстрелить никто не успел – кроме, конечно, Киндера и Томаса, которые к охране Ахмета не принадлежали и смеха ради разрядили в каждого из боевиков по полрожка. Люди Ахмета умерли быстро – чуть быстрее, чем он сам.
Ахмет, возможно, даже остался бы жив, если бы не сморозил глупость – полез за «береттой». Он выхватил оружие, хотя и не был намерен стрелять, действовал машинально. Увы, в первой боевой группе не было телепатов. Ее члены умели многое, но телепатия, увы, была им не подвластна. Поэтому истинные намерения Ахмета остались для бойцов группы ужасной тайной за семью сургучными печатями.
Томас вскинул опущенный было автомат – короткий, странной формы, Ахмет таких никогда не видел. Наркоторговец тоже вскинул кисть, собираясь бросить пистолет, который начал жечь ему руку, но Томас неправильно истолковал это роковое движение. Автомат ударил почти бесшумно, и с широкого лица Ахмета начисто стерло улыбку – вернее, то, чем он недавно улыбался. Пухлые щеки рваными клочьями разлетелись в стороны. Левая глазница безнадежно осиротела, остатки глазного яблока вылетели через затылок вместе с пулей.
Ахмета отбросило шагов на пять, он рухнул и замер.
Особняк вдруг наполнился грохотом, все заволокло синим дымом. Бесшумный этап операции завершился.
Черноусый красавец вел огонь из окна второго этажа и был снят прицельным выстрелом Мадонны. Маэстро методично и вдумчиво зачищал первый этаж, поливая свинцом все, что шевелилось, и не оставляя шедшим за ним Максу и Прибалту никаких надежд отличиться.
Здание уже взяли в кольцо подоспевшие спецназовцы. Отдельная цепочка вбегала в пустые ворота, створки которых обвалились, едва обитатели особняка взялись допрашивать нежданных гостей из карапетяновских джипов.
Немногочисленные очаги сопротивления были ликвидированы за считанные минуты. Ни Мадонне, ни Маэстро происходящее не особенно нравилось. Странная получилась операция – сплошная бойня, кровавая каша. Хотя они сами ее и устроили, но такой уж был отдан приказ. Даже если установлены все связи и каналы, прослежены все цепочки, идентифицированы участники – все равно всю эту братию лучше вязать живыми, судить и отправлять по этапу. Какой смысл в подобной акции?
Впрочем, их дело десятое. Они просто выполняют распоряжение свыше.
Но не худо бы проверить, кто конкретно отдал этот приказ. Просто выяснить для себя... Уж больно нецелесообразной выглядит вся эта зачистка.
...Очень скоро обнаружилось, что Ромео повезло чуть больше других. Ахмет счел его мертвым – ошибочно спроецировав на свою собственную судьбу, но барон был еще жив, хотя и тяжело ранен.
Томас, покончивший с Ахметом, пошел по коридору и вскоре притормозил, услышав слабые стоны. Он присел на корточки, осторожно перевернул Ромео. Пули пробили правое легкое, кровотечение было обильным, но барон постепенно приходил в сознание и постигал уродливую действительность.
Вскрыв индивидуальный пакет, Томас кое-как обработал рану и перевязал барона. Расщедрившись, кольнул его промедолом, но почти тут же обругал себя ослом. Руки барона были испещрены следами инъекций, ему этот промедол – что слону дробина. Теперь еще отчитывайся за наркотик и доказывай, что не ширялся удовольствия ради и не продавал его на ближайшей толкучке...
Рядом с Томасом вырос Маэстро.
– Что тут у тебя?
– Трехсотый...
Груз триста – раненый.
Маэстро склонился над бароном.
– Может, оно и к лучшему, что не двухсотый... Одни жмуры – замочили по-взрослому...