Танцы теней - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Черкасов cтр.№ 37

Среди них висели три учебные карты, приведшие Андрея в полное недоумение.

На одной карте красными стрелами изображена была боевая операция Волховского фронта по снятию блокады Ленинграда.

Другая представляла историю вторжения Наполеона в 1812 году.

Еще была просто карта области с крестиками, соединенными различным образом.

Андрей позвал Морзика.

Тот выглянул, напевая, с намыленной щекой.

— Это у тебя что?

— Это я хочу с Ромбиковыми ямами разобраться. Я их столько нарыл — как крот! В жизни раньше столько земли не ворочал. Вот, пометил на карте, думал — может, это знак какой-нибудь…

— Ну, да… пришельцам из космоса…

— Ну… или, может, оружие искали. С местами боев, вроде, совпадает…

— Нужно им ржавое железо... У них пушки круче наших. А про Наполеона зачем?

— Думал — может, они клад чей-нибудь ищут? Может, французы чего зарыли…

— Так ведь их под Питером не было! — захохотал Лехельт. — Поэтому Кутузову памятник у нас стоит, а не в Москве. Москву-то он сдал, а Питер отстоял!

— Так я же не знал… Теперь знаю зато…

— Ты еще глобус Петербурга купи!

— А где продается?

Андрей опять пополз в улыбке. Морзик, наморщив лоб, подумал — и тоже засмеялся.

— Что-то у меня с головой… Наверное, здорово двинули дубинкой… Хватит прикалываться. Лучше подскажи что-нибудь. Ведь интересно же! Загадка — зачем они их копали?

— Чтобы ввести в заблуждение управление ФСБ и отвлечь внимание от своих истинных коварных планов по захвату всего городского рынка торговли дурью<Дурь — наркотики (жарг.).>. — замогильным голосом выдал Лехельт. — И чтобы научить тебя обращаться с лопатой.

— Нет, я серьезно! Давай поприкинем вместе, чего я все один должен потеть? Ведь мы с тобой тоже умеем думать, верно? Нечего Кляксе щеки надувать. Знаешь как охота раскрыть что-нибудь важное... Давай, подключайся, у тебя же голова варит! Чего мы только носимся по городу, язык набок, будто больше не умеем ничего, а?

Когда Морзику доставалась трудная умственная задача, он с охотой перекладывал ее на кого-нибудь другого, справедливо полагая, что каждый должен заниматься своим делом. Этот принцип он исповедовал еще в школе.

— Ну…, — помялся задетый за живое Андрей. — Я бы начал с архивов…

— А с каких?

— Ну… государственный… военно-исторический…

— Архив комитета по здравоохранению подойдет? — спросил Морзик, довольный тем, что Лехельт задумался.

— А почему по здравоохранению?

— У меня там женщина знакомая работает. Вот такая тетка! Заодно будет повод встретиться. Ну не самому же мне в архивах ковыряться... Главное — организовать процесс!

— Ты собирайся быстрее, организатор! После командировки займешься частными изысканиями.

— К знакомой я еще сегодня успею. Я уже готов. Штаны найду — и поехали! Слушай, только ты мне денег на поездку одолжи! Аванса ведь опять не дадут...

Самое достойное прошлое может быть перечеркнуто в одно мгновение. Человек никогда не бывает кем-то окончательно, все мы каждую минуту лишь становимся. Один неловко положенный кирпичик — и горе каменщику!

Здание жизни рушится…

Тревожное и неотвязное чувство полного жизненного краха томило разведчика Лехельта, не давало ему покоя. Путь его до последних дней был прост и незатейлив: школа, учеба в Московском центре ФСБ, оперативно-поисковая служба. Он всегда считал себя хорошим человеком. Его не в чем было упрекнуть — до той минуты, когда он увидел закатившиеся глаза Волана. Тупой звук удара заточкой, шуршание падающего набок тела и скрип убегающих шагов до сих пор звучали у него в ушах.

Сидя в вертолете напротив мокрого от волнения и крика полковника Шубина, глядя, как суетится вокруг Димы бригада врачей МЧС, Андрей не осознавал случившегося с ним самим. Тревога за товарища забивала все.

Лишь вышагивая в бесконечном коридоре больницы, утопая по уши в халате не по росту, подтягивая полы, чтобы не волочились по паркету, он ощутил начало непоправимого. Большой толстый Завалишин и маленький полненький Сан Саныч, оба тоже в белых халатах, вышли из предбанника операционной, переговариваясь, подошли к нему и Завалишин спросил:

— Лехельт, как же это произошло?

Андрей начал докладывать, толково и четко, и все удивлялся, что лица его начальников неподвижны и не выражают никаких эмоций по поводу случившегося — и вдруг в уголках знакомых усталых глаз Сан Саныча увидел тень недоброжелательности.

Только миг, движение века, незнакомый недобрый прищур…

Шубин никогда прежде не смотрел так на своих офицеров.

Андрюха сбился, начал повторяться и с ужасом понял, что оправдывается в чем-то очень нехорошем.

— Понятно. — мягко остановил его Сан Саныч. — Ты не раскрылся, Волан тоже. Операция может быть продолжена. Молодцом…

Его похвалили, даже пожали руку, но природная мнительность уже перевернула душу Андрея.

— Он сам мне запретил! — сказал он в спину уходящим Шубину и Завалишину. — Я бы завалил этого "уголка<Уголок — уголовник (жарг.).>"! С трех метров мне ничего не стоило…

Но его уже не слушали.

«Что же это такое! — в отчаянии подумал Лехельт. — Что же они думают обо мне!».

Страх и стыд поселились в нем и не отпускали больше.

Сегодня с утра Клякса на «кукушке» сам рассказал остальным произошедшее, выудив из Пушка и Тыбиня всю предысторию событий и разругав их в пух и прах.

Кляксе хорошо было ругаться — он был герой, потирал украшенную царапинами и синими следами воровских пальцев шею, а вот Андрей забился в дальний угол комнаты инструктажа и глаз не поднимал. Даже вчерашние похождения Киры и Ролика, нежно оглаживавшего огромные, распухшие как у Чебурашки уши, не позабавили его.

В комнате сегодня было просторнее обычного — кроме Волана не было и Морзика, пострадавшего в драке с вокзальным криминалитетом и собиравшегося в командировку.

Полдня, пока изучали новое задание, разбирали тактику наблюдения на примерах прошлых операций по ШП, разведчик Дональд не сказал ни слова. Женщины расспрашивали, успокаивали его — и едва не довели до слез.

Андрюха убежал от них в коридор.

Стрельнул у прапорщика Ефимыча сигаретку, спустился на улицу, оглядел просторный заснеженный двор базы. Закурил мятую «Приму», закашлялся с непривычки.

Через некоторое время из дверей «кукушки» показался Миша Тыбинь, жмурясь на снег, покосолапил к Лехельту.