— Да, — хмыкнул он. — Так и есть.
— Что-то еще? Поскольку ты так яростно торгуешься?
— Раз уж ты об этом упомянула, я просил бы тебя урезонить Блейз.
— Я уже пыталась с ней поговорить.
— Знаю, но когда это было? Шесть недель назад? С тех пор она видела нас вместе, знает, что Маркус тебя не интересует. И у нее было время перебороть свою ненависть к тебе.
— Она все равно не скажет правду, — возразила Ронни. — Потому что тогда ей самой грозит суд.
— Но как? Какое обвинение ей предъявят? Понимаешь, я не хочу, чтобы ты попала в беду за то, чего не совершала. Владелица магазина ничего не хочет слышать, окружной прокурор тоже, и я не говорю, что Блейз захочет слушать, но не вижу другого выхода, раз тебе необходимо выскочить из этого переплета.
— Ничего не получится, — настаивала Ронни.
— Может, и нет. Но думаю, попытаться стоит. Я давно ее знаю, и она не всегда была такой. Не исключено, что в глубине души она сознает, насколько не права, но ее нужно убедить, что попытаться исправить зло необходимо. Не только для тебя. Для нее самой.
Хотя Ронни и не стала возражать, все же не согласилась с ним. Они молча добрались до ее дома. Из открытой двери мастерской струился свет.
— Твой отец все еще работает над витражом?
— Конечно, — кивнула Ронни.
— Можно посмотреть?
— Почему нет?
Вместе они направились к обшарпанному строению. Переступив порог, Уилл увидел лампу без абажура, свисающую над большим рабочим столом в центре комнаты.
— Его здесь нет, — заметила Ронни, оглядываясь.
— Это и есть витраж? — спросил Уилл, подходя к столу. — Какой огромный!
— Поразительно, правда? Это для церкви, которая отстраивается после пожара.
— Этого ты мне не говорила, — выдавил он и понял, что голос звучит неестественно.
— Не думала, что это тебя интересует. А это важно? — удивилась она.
Уилл вынудил себя не думать о Скотте и пожаре.
— Да нет, — поспешно заверил он, делая вид, будто изучает работу Стива. — Просто не думал, что у твоего отца такой талант.
— Я тоже. Да и он сам не думал, пока не начал работу. Но сказал, что это для него очень много значит, так что, может быть, у него поэтому и открылись способности.
— Почему это так важно для него?
Пока Ронни пересказывала историю, услышанную от отца, Уилл смотрел на витраж и вспоминал все, что наделал Скотт. Но его вины в этом не было.
Должно быть, Ронни что-то поняла по его лицу, потому что внимательно на него уставилась:
— О чем ты думаешь?
Он провел рукой по готовой части витража.
— Ты когда-нибудь задумывалось над тем, что значит быть другом?
— Не совсем понимаю, о чем ты.
— Насколько далеко ты зайдешь, чтобы защитить друга? — неожиданно спросил он.
Ронни поколебалась.
— Полагаю, это зависит от того, что сделал друг. И насколько это серьезно.
Она вдруг положила руку ему на плечо.
— Почему ты мне не скажешь?
Уилл не ответил, и она подвинулась ближе.
— Понимаешь, рано или поздно ты все равно должен поступить как надо, даже если это сложно. Я знаю, что мои слова тебе не помогут, и не всегда поймешь, какой именно поступок правильный. Но даже когда я оправдывала свое воровство в магазинах, в глубине души знала, что это неправильно. Плохо. Некоторые люди могут с этим жить, особенно если проступки или преступления сходят им с рук. Они видят оттенки серого там, где я вижу черное и белое. Но я не из тех людей и, думаю, ты тоже.
Взгляд Уилла скользнул в сторону. Он хотел довериться ей, жаждал рассказать все, тем более что сознавал ее правоту, но не мог найти слов. Ронни понимала его так, как ни один человек в мире. А ведь он мог бы учиться у нее! Рядом с ней он сам становится лучше. И он так в ней нуждается!
Но он только молча кивнул, и она положила ему голову на грудь.
Когда они наконец вышли из мастерской, Уилл остановил ее, прежде чем она направилась к дому, притянул к себе и стал целовать в губы, щеки, шею. Ее кожа горела огнем, словно она часами лежала на солнце, и, снова поцеловав Ронни в губы, он почувствовал, как она дрожит. Он зарылся руками в ее волосы и, продолжая целовать, прижал к стене мастерской. Он любил ее, хотел и чувствовал, как ее руки медленно двигаются по его спине и плечам. Ее прикосновения воспламеняли его, дыхание обдавало жаром, и остатки разума стали покидать Уилла.
Но тут Ронни уперлась кулачками ему в грудь.
— Пожалуйста, — выдохнула она, — нам нужно остановиться.
— Почему?
— Не хочу, чтобы па нас застал. Возможно, он сейчас смотрит на нас в окно.
— Мы просто целовались!
— Да... и вроде как слишком горячо, — засмеялась она.
Довольная улыбка расплылась по лицу Уилла.
— Что? Мы же только целовались?
— Я говорю, что это походило... словом, поцелуи явно вели к чему-то еще, — отрезала она, одергивая рубашку.
— И в чем проблема?
Но она мгновенно стала серьезной, и он понял, что пора прекратить игры. Она дело говорит, как бы ему ни хотелось продолжить...
— Ты права, — вздохнул он, приобняв ее за талию. — Попытаюсь себя контролировать.
Она чмокнула его в щеку.
— Я полностью в тебе уверена.
— Спасибо огромное, — простонал он.
Ронни подмигнула:
— Пойду посмотрю, как там па.
— Ладно. А мне нужно быть на работе с утра пораньше.
— Жаль, что мне не нужно быть на работе раньше десяти, — улыбнулась она.
— Тебя по-прежнему заставляют кормить выдр?
— Да они без меня с голоду подохнут! Я, можно сказать, теперь незаменима.
— Говорил я тебе, что ты хранительница? — засмеялся он.
— Кроме тебя, этого никто не утверждает. Но, да будет тебе известно, совсем не плохо, когда и ты рядом!
Ронни
Ронни проводила взглядом Уилла, прежде чем войти в дом. Она непрестанно думала о том, что он сказал. Прав ли он насчет Блейз?
Предстоящее заседание суда тяжестью лежало на плечах. Иногда она задавалась вопросом, действительно ли предчувствие наказания страшнее самого наказания.
По мере того как шли недели, она все чаще просыпалась среди ночи и потом не могла заснуть. Не то чтобы она так уж боялась попасть в тюрьму — это весьма сомнительно, — но неужели давние преступления будут всегда ее преследовать? Должна ли она рассказать о них будущим работодателям? Сможет ли она найти работу преподавателя? Она не знала, хочет ли пойти в колледж и вообще быть учителем, но страх оставался. И так будет всегда?