Я молча кивнул, загипнотизированный фотографиями, что окружали меня, — точь-в-точь как мышь, попавшая в змеиное кубло. На столе стояла фотография мужчины сурового вида. Седые, коротко стриженные волосы, подчеркивающие квадратность лица, нос с горбинкой, глубоко посаженные орлиные глаза — одним словом, карикатура на прусского аристократа. Глаза, а также линия бровей и скул показались мне поразительно знакомыми. И полный, четко очерченный рот, приоткрывший в иронической полуулыбке зубы. Я знал, кто этот человек. Лукас фон Клаузен. Знал так же бесспорно, как чувствовал биение своего сердца.
Послышались шаги, кто-то шел по коридору с черно-белым каменным полом. Но они долетали до меня смутно, как бы издалека. Я смотрел на телефонный аппарат. Телефон! Это было как озарение. Откуда я мог знать, где находится телефон? Я же здесь никогда не бывал! Охваченный паникой, я повернулся к двери. В нее было вставлено венецианское зеркало, и я увидел свое отражение. Сорокадвухлетний мужчина с короткой прической, в старых черных вельветовых брюках, сером свитере с круглым воротом… Эти глаза, эти брови, эти скулы — я понял, где я их видел. Это же мои!
Я бросился к портрету старого Лукаса. Да, никаких сомнений. Итак, если надпись, которая была на найденном Грегоре, не лжет, Лукас фон Клаузен, эта старая нацистская сволочь, был нашим отцом — отцом, о котором я до сих пор не знал, кто он, откуда. Я разрывался между двумя чувствами — отвращением при мысли о подобном происхождении и возбуждением от открытия. В голове у меня что-то дрожало, словно она хотела дать мне какой-то сигнал, который я, к сожалению, не способен был расшифровать. Все это имело определенный смысл, сейчас я был в этом совершенно уверен. Шаги достигли двери, и в тот момент, когда я осознал, что это вовсе не шаги Марты, и круто повернулся, что-то обрушилось мне на голову.
От удара я рухнул на колени. Меня ударили снова, но я свернулся, сгруппировался, и удар попал по плечу, и из него по всему телу рванула волна боли. Явно дубинка. Я увидел коричневые брюки, широченную, как лопата, лапищу, действительно сжимающую тяжелую дубинку. Я собрался с силами и резко выбросил обе ноги, целясь в пах напавшему. Он не сумел увернуться и упал на стол, сшибив в падении телефонный аппарат. Я, тяжело дыша, поднялся, но он уже снова бросился на меня. На голове у него был темно-синий шерстяной капюшон, и я видел только его глаза — блекло-голубые, в которых горела холодная злоба. Дубинка взметнулась, как разъяренная змея, я отпрыгнул в сторону, но он все-таки приласкал меня по ребрам. Дыхание у меня перехватило, и я прислонился к стене.
А он не промолвил ни слова. Молча наблюдал за мной, готовый к атаке, полный решимости разможжить мне череп. Судя по его росту и сложению, я готов был поклясться, что это Грубер. И никаких звуков снаружи. Где «скорая помощь»? Только я подумал об этом, раздалась сирена. Приехали. А Марта? Куда подевалась Марта? Этот гад бросился на меня, крутя дубинкой. Я кое-как парировал удары левым предплечьем, и, ей-Богу, не понимаю, как у меня остались целы кости. Дубинка, налитая свинцом! Я стремительно выбросил правую руку, схватил его за яйца и со всей силой сжал. Взвыв, он согнулся пополам, а я левой рукой нанес ему резкий удар по рту. У меня было ощущение, что зубы у него хрястнули; на капюшоне появилась кровь. Рот, глаза, яйца — самые уязвимые места у мужчины, неважно, карлик он или великан. Озверев от ярости, он обрушил на меня целый град ударов. Мне оставался единственный выход. Собрав все силы, я перепрыгнул через стол и, вдребезги разбив стеклянную дверь, оказался на куртине гортензий, весь в мелких порезах от осколков. Человек в капюшоне тоже выскочил из кабинета.
Я поднялся на ноги и бросился бежать, весь нашпигованный с головы до ног мелкими крупицами стекла.
Я ворвался в кипарисовую аллею, вихрем промчался мимо пруда, вдоль берегов которого росли кувшинки; дыхание у меня прерывалось, в горле, казалось, застрял горячий уголь.
А тот в капюшоне гнался за мной, и я прямо чувствовал, как он исходит слюной при мысли, что еще немного и превратит меня в кровавое месиво. В руке у него появился какой-то черный предмет. На секунду он остановился, чтобы что-то надеть на этот предмет, и я вмиг сообразил: глушитель на кольт «питон». Да, игра в бирюльки кончилась. При виде «скорой помощи» с распахнутыми дверцами, похоже, он немножко растерялся. Я же воспользовался этим, чтобы сделать хороший спринтерский рывок к воротам. Старик все так же лежал на земле. Но Марты не было видно. И врача тоже.
Я несся как сумасшедший, зигзагами, хватая ртом воздух. Я должен добежать до ворот! И я уже почти добежал, когда удар в плечо швырнул меня наземь. Ах гад! Подстрелил-таки! Вторая пуля впилась в дорожку у самой моей головы, разбросав гравий. Я чувствовал, как по руке у меня течет кровь. Но все-таки я встал, хоть ноги у меня дрожали. Два санитара с белыми масками на лицах устремились ко мне. Колени у меня вдруг подогнулись, и я упал им на руки.
— Он… вооружен… Осторожней…
Ни слова мне не ответив, они быстро затащили меня в «скорую помощь». Краешком глаза я видел застывшее тело старика сторожа, его неподвижный, устремленный в небо взгляд. Он был мертв. Я глянул назад: аллея, ведущая к замку, пуста. Ни следа сумасшедшего в капюшоне. Только порхают бабочки да веет легкий, приятный ветерок. И однако же я получил пулю в плечо и истекал кровью. Я попытался ощупать рану, но санитар, тот, что повыше, велел мне не двигаться и привязал ремнем к носилкам. Второй сделал укол.
Я хотел им сказать, что надо забрать тело старика, что моя жена исчезла, что меня хотели убить, но слова лопались у меня на губах, как мыльные пузыри. Во всем теле была слабость, санитар казался страшно далеким. Каждое движение стоило мне чудовищного усилия.
Заработал мотор. Но это был не мотор «скорой помощи». Я медленно повернул голову. И увидел в окно отъезжающую машину. Каштановый «форд». Я узнал водителя. Это был тот самый человек в плаще, которого я видел в Брюсселе несколько световых лет назад, сперва в метро, а потом в аэропорту. Может, у меня галлюцинации? Я поискал взглядом санитара и вдруг обнаружил, что на соседних носилках кто-то лежит. Я напряг зрение, чтобы разглядеть, кто это, и в конце концов мне удалось различить сквозь тьму лицо лежащего. Я хотел закричать, но у меня ничего не получилось.
На меня глазами цвета соломы смотрел тот молодой врач, горло у него было перерезано от уха до уха.
В эту секунду наша «скорая помощь» резко рванула с места, и мы поехали вниз с холма. На каждом повороте голова мертвеца, моталась на белой простыне, и у меня возникло жуткое чувство, что она вот-вот оторвется и подкатится ко мне. Я тщетно пытался вырваться из связывающих меня ремней. Взвыла сирена. Полиция? Наша машина затормозила. Рядом с нами остановилась вторая «скорая помощь», я видел синий крест на ее кузове. В горле была чудовищная сухость, губы распухли и онемели. Я чувствовал, как сознание затягивается мраком. Они мне вкатили наркотик.
Мужской голос с сильным швейцарским акцентом:
— Вы не из Клаузена едете?
— Оттуда. Ложный вызов.
— Ничего не понимаю. Нас вызвали, сказали: сердечный приступ.