— Полагаю, комитет не имеет дальнейших вопросов к свидетельнице? — проскрежетал он, и его ненависть обрушилась на них почти осязаемой волной.
Все девятеро неловко заерзали, потом Никсон едва слышно пробормотал:
— Нет, вопросов больше нет.
* * *
Несколько часов спустя Тахион сидел в своей квартире, качая ее на коленях и напевая, как будто женщина была одной из его маленьких такисианских кузин. Попытки вернуть Блайз рассудок совершенно опустошили его, но все его усилия не увенчались ни малейшим успехом. Tax чувствовал себя беспомощным ребенком, и ему хотелось топать ногами и визжать. Воспоминания об отце не давали ему покоя: тот обладал не только опытом, но и врожденным даром исцеления подобных пациентов.
Но отец находился в сотнях световых лет и даже не подозревал, во что вляпался его блудный сын и наследник.
В дверь повелительно постучали. Тахион переместил свою безвольную, не сопротивляющуюся ношу на левую руку, качаясь, подошел к двери и отшатнулся, когда его покрасневшие глаза сфокусировались на двух полицейских и стоявшем между ними мужчине. Генри ван Ренссэйлер поднял заплывшие от удара глаза и взглянул на такисианина.
— У меня судебный приказ о выдаче моей жены. Будьте любезны препоручить ее мне.
— Нет! Нет, вы не понимаете! Только я могу помочь ей! Пока что я не восстановил конструкцию, но я обязательно это сделаю. Нужно только немного поработать.
Дюжие полицейские шагнули к нему и вежливо, но непреклонно высвободили женщину из его объятий. Они начали спускаться по лестнице, и он рванулся следом за Блайз, повисшей, как тряпичная кукла, на руке одного из них. Ван Ренссэйлер не сделал ни одной попытки прикоснуться к ней.
— Дайте мне еще немного времени. — По щекам Таха текли слезы. — Пожалуйста, еще совсем немного.
Входная дверь захлопнулась за ними, и он тяжело осел на ступеньку.
* * *
После этого он видел ее всего однажды. Апелляция решения о его депортации затерялась где-то в недрах судебной машины, и, видя приближающийся конец, Тахион приехал в частный санаторий на севере штата Нью-Йорк.
В палату его не пустили. Tax мог бы подчинить их волю себе и заставить пересмотреть свое решение, но с того ужасного дня он больше не способен был использовать свою силу. Поэтому он приник к крошечному окошечку в тяжелой двери и, не отрываясь, смотрел на женщину, которая ничем больше не напоминала его возлюбленную. Тусклые спутанные волосы закрывали перекошенное лицо, в то время как она расхаживала по тесной палате, поучая незримую аудиторию. Ее голос был низким и скрипучим: по-видимому, постоянные попытки говорить мужским голосом повредили связки.
В отчаянии Тахион попытался коснуться ее разума, но хаос, на который он наткнулся, заставил его внутренне содрогнуться. Хуже всего была крошечная искорка прежней Блайз, молящей о помощи со дна того мрачного омута, где она была погребена. Чувство вины было столь сильным, что Таха потом долго рвало в туалете, как будто это могло как-то очистить его душу.
Пять недель спустя инопланетянина посадили на борт корабля, который уходил в Ливерпуль.
* * *
— La pauvre
[64]
.
Полная женщина с добрым лицом и двумя маленькими девочками стояла и смотрела на нахохлившуюся фигуру на скамье. Она пошарила в сумочке и вытащила оттуда какую-то мелочь. Монета глухо звякнула о дно скрипичного футляра. Женщина взяла дочерей за руки и повела дальше, а Тахион вытащил монетку двумя грязными пальцами. Не много, но этого должно хватить на еще одну бутылку вина и еще одну ночь забвения.
Он поднялся, сложил свой инструмент в футляр, вытащил из-под скамьи медицинский саквояж, чемодан и засунул аккуратно сложенный газетный лист за пазуху. Ночью он укроется им, чтобы было не так холодно.
Сделав несколько нетвердых шагов, Tax пошатнулся и остановился, переложил ношу в одну руку, вытащил газету и в последний раз взглянул на заголовок. Снова поднялся холодный восточный ветер, настойчиво рванул страницу у него из рук. Такисианин выпустил ее и побрел прочь. Он шел, не останавливаясь и не оглядываясь назад на лист, который зацепился за железную ножку скамьи и сиротливо хлопал на ветру. Пусть ночь и обещала быть холодной, но вино должно помочь ему забыть об этом.
Интерлюдия один
Из статьи Элизабет X. Крофтон
«Красные тузы, черные годы»
(«Нью рипаблик», май 1977)
С того самого мига в 1950 году, когда сенатор Джозеф Р. Маккарти в своей знаменитой речи в Уилинге, Западная Виргиния, провозгласил, что у него «на руках имеется список из пятидесяти семи диких карт, которые в настоящее время живут и тайно работают в США», практически ни у кого не осталось сомнений в том, что он пришел на смену безликим членам КРААД в качестве зачинателя антитузовой истерии, которая охватила нацию в начале пятидесятых годов.
Разумеется, КРААД может претендовать на сомнительную славу тех, кто обесславил и уничтожил «Экзотов за демократию» Арчибальда Холмса, знаменитых «Четырех тузов» безмятежного послевоенного времени и самого яркого живого символа паники, в которую вирус поверг нацию. (Конечно, на каждого туза приходился десяток джокеров, но о них, как и о чернокожих, гомосексуалистах и наркоманах, в тот период говорить было не принято, общество старалось не замечать несчастных и предпочло бы, чтобы их не существовало вообще.) Когда «Четыре туза» пали, многие решили, что цирку пришел конец. Они ошибались. Это было только начало представления, а Джо Маккарти был его ведущим.
Охота на «красных тузов», инициированная и возглавленная Маккарти, не привела ни к единой громкой победе, которая могла бы соперничать с результатами работы КРААД, но в конечном итоге детище Маккарти затронуло куда больше людей и оказалось куда более жизнестойким, тогда как триумф КРААД был мимолетным. Сенатский комитет по исследованию возможностей и преступлений тузов (СКИВПТ) появился на свет в 1952 году как суд для жертв маккартиевской охоты на тузов, но в конце концов он превратился в неотъемлемую часть системы сенатских комитетов. Со временем он, как и КРААД, выродился и превратился в бледную тень себя, а десятилетия спустя под руководством таких людей, как Хьюберт Хамфри
[65]
, Джозеф Монтойя
[66]
и Грег Хартманн, стал законодательным органом совершенно иного рода, но во времена Маккарти его аббревиатура была синонимом слова «ужас». В период с 1952 по 1956 год повестки СКИВПТ получили более двухсот мужчин и женщин, и часто единственным основанием для этого был донос какого-нибудь анонимного информатора, в котором сообщалось о том, что они при каких-либо обстоятельствах проявляли способности диких карт.