Грибной дождь для героя - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Вильке cтр.№ 3

Пашка сзади легонько показал ногой, словно собираясь дать ему легкого пинка. Просто Архипкин прямо-таки напрашивался. Тот обернулся, взглянул на Пашку снизу вверх, словно бычок, потом посмотрел на нас неуверенно и рассмеялся. Мы тоже — от облегчения.

— А как называется то… ну, где гремело и звезды были?

— Туманность это, Архипкин, — важно сказал Пашка сверху. Он умный, Пашка, и много чего читал про звезды, черные дыры и созвездия.

— Ну а теперь, так положено у нас на Луне — хлеб и соль. Поешь, Архипкин, после долгой дороги.

Он поднялся и снова вытянул шею — от любопытства. Я достала пластмассовую синюю миску — из нее много раз пила наша собака, вспомнила я и увидела даже, как она хлебает и капает водой с бороды, — и протянула ему белую пластмассовую ложечку.

— Кушай, кушай, — сказала я. Но на самом деле я не знала, чего мне хотелось больше — посмотреть, как он будет есть песок или чтобы он отказался. Потому что думать про то, как он будет жевать пенопласт, было все-таки неприятно.

— Это самое вкусное, что прилетевшим дают на Луне, — добавила сестра-Ася. Подумала, вспоминая трудное слово, — деликатес это. Давай.

Архипкин зачерпнул ложкой кашу, подставил гладкую, молочную ладошку, чтобы не рассыпать, помедлил и отправил в рот. Медленно начал жевать — слышно было, как песок и пенопласт скрипят у него на зубах. Мы, затаив дыхание, уставились ему в рот.

— В-вкусно? — спросила Полинка.

Но он весело помотал головой, обвел нас взглядом — вдруг очень пронзительным и умным, как мне показалось.

— Очень, очень вкусно. Я такого вкусного никогда не ел.

Потом Полинка сказала мне тихо — пусть бы он сказал, что невкусно. Или что песок там. Я бы забрала у него собачью миску.

— И ничего там… странного? — изумился Симка.

Тот только мотнул головой и снова зачерпнул полную ложку песка и пенопласта.

Пашка не выдержал — ну все, обед окончен — и выхватил у Архипкина миску.

— Ну ладно, — только-то и сказал тот.

На обратном пути было уже не так весело. Сестра-Ася опять хотела похлестать Архипкина крапивой, но мы с Полинкой сделали страшное лицо, и она выкинула сорванное.

Симка с Пашкой тоже гудели как-то без огонька.

У мышиного гороха повязку с глаз сняли, но Архипкин медлил и не уходил.

— Все, Архипкин, прилетели, — сказал скучным голосом Пашка. — Давай, дуй домой.

И он дунул.

Вечером кто-то из поселковых принес новость, что Архипкин всем рассказал про Луну и даже обещал билеты. Ему понравилось.

Но на душе все равно было на удивление паршиво.

А на следующий день Архипкин исчез. Мы один раз прошли мимо его дома — на пруд. Обратно. Архипкин не стоял, как обычно, в саду, высматривая себе компанию. Вечером его там тоже не было. И на следующий день.

Мы с Полинкой кругами ходили — то будто бы в магазин, то в сторожку, объявления почитать, то в гости к кому-нибудь, кто жил в начале поселка. Архипкин исчез.

— Да ладно, Даш, что мы такого сделали-то? Ну крапивой чуть-чуть задели, ну посмеялись, ничего страшного, — говорил Пашка.

— А каша? Инопланетная.

— Ой, да вот люди есть — землю едят горстями, я читал, и ничего им не было.

Он был, наверное, прав. Но и ему самому было неспокойно — я видела.

Вечером мне виделся приземистый домик и постель. А на постели лежит изможденный Архипкин в своих неизменных рейтузах с начесом. Вот он корчится от боли и застывает, как подбитый заяц, в углу на кровати у самой стены. Его мать беззвучно и горько плачет. Хотя не было никакой матери — мать я придумала. Говорили, что Архипкина воспитывали бабушка и дедушка.

Раньше Архипкин был бесплотной картонной фигуркой, а теперь он стремительно и угрожающе превращался в живого человека. Стоял-стоял, как мебель ненужная, а вдруг стал большим. Больше и важнее совести даже. Бабушка часто говорила про других ребят «совести у них нет». А я долго не знала, есть ли у меня совесть. Конечно, есть: у всех хороших людей должна быть совесть. Теперь точно было ясно, что она есть — и у нее лицо Архипкина, а одета она в толстые рейтузы. Думать об этом было неприятно.

Архипкина больше никто из нас не видел. И друг друга мы о нем не спрашивали. Было стыдно перед собой и перед другими. Стыдно признаться, что история с Луной не дает тебе покоя. И в глазах других, когда ты хотел спросить, казалось, зажигались семафорные огни — «стой!»

Я утешала себя тем, что он сам был не прочь слетать на Луну. И кашу хотел. Мы спрашивали, мы не хотели его мучить. Мы хорошие, просто все так получилось. Ну и он сам виноват.

Звезды поблекли, и на Луну больше не хотелось — мечты о других планетах вдруг враз сделались неинтересны. А когда мы задирали головы, чтобы рассмотреть ее кратеры, похожие на неровную кожу старческого лица, Луну мешала увидеть она. Туманность Архипкина.

Витек, вообще-то, не был ни в чем виноват. Просто родителям его дали участок на месте нашего ручья. Однажды утром на улице появился бульдозер. Смял огромными гусеницами кусты бересклета и густые ветлы, в которых здорово было прятаться, играя в казаки-разбойники. Засыпал комьями грубой рыжей глины и маленькую запруду, дававшую воду для постройки песчаных замков, и картинные островки камыша, и заросли нежной кровохлебки. Некуда стало ходить в жару и дождь — смотреть на толстых улиток-прудовиков. Улиток бульдозер тоже засыпал. Без ручья улица стала похожа на инвалида с искусственной ногой.

Потом пришли чужие люди, отгородили от улицы квадрат — прямо напротив Пашкиного участка. Вместо ручья у нас появились новые соседи — а зачем они нам? Нам и без них жилось неплохо.

Витек возник внезапно, вместе с двумя женщинами, похожими друг на друга как близнецы. У бабушки вокруг глаз плотной сеточкой лежали морщины, а мама носила одну и ту же красную кофточку на пуговицах — как у сельской учительницы. Они всюду ходили с ним — по правую и левую руку — словно конвоиры с пленным. Как будто бы он хотел убежать. Лица у всех троих были тонкие, губы ниточкой и постоянно тревожные глаза.

— Гуманоид, — сразу решил Пашка, увидев Витька. И так и осталось.

Он действительно был похож на инопланетянина. Большая голова и худенькое, вытянутое тело. Бледненькое личико с некрасиво отвисшей нижней губой, тоненькие и совершенно белые ручки и ножки — любые шорты и футболки были Витьку велики и болтались на нем, как на нелепой куколке. Он пугливо, исподлобья смотрел на нас со своего участка, не решаясь подойти даже к калитке, а когда мы приближались к его забору — отскакивал, будто мы на него охотились, и в глазах его плескались страх и недоверие. Когда мы играли на улице в бадминтон — стоял вдалеке, обрывал листы у малиновых кустов и не делал ни шага к нам, просто жадно всматривался в Пашкины прыжки и аккуратные подачи сестры-Аси, вслушивался в Полинкин смех — она смеется очень громко и заразительно, ни с кем не спутаешь.