– Но в областной меня не устроило…
– Чем же вам не угодил тамошний сосудистый центр?
– Врач не вызвал у меня доверия. И потом, там большая очередь.
– Вы записались в нее?
– Да, но хотелось бы у вас.
– Я же сказала во время консультации, что у вас достаточно сложный случай, – процедила Вика. – Для вас же будет лучше, если вами займутся более опытные специалисты. Мне не трудно, но…
– Стойте-стойте! – Женщина царственно махнула рукой. – Я вас поняла. Мы не сумели договориться при первой встрече, но теперь я знаю, в чем дело.
– Простите?
– Доктор, я согласна на ваши условия.
Вика изумилась:
– Я вам никаких условий не ставила.
– Ах, Виктория Александровна, – фальшиво рассмеялась женщина, – не будем играть в прятки.
С неожиданной прытью она подскочила к Вике и сунула в карман ее халата конверт, Вика даже не успела перехватить руку.
– Заберите, не нужно!
– Нет-нет, возьмите, – ворковала женщина. – Здесь все, как вы говорили.
– Я ни о чем с вами не говорила. Немедленно заберите!
Вика хотела достать конверт, но он почему-то не поддавался, а женщина вдруг с неожиданной силой схватила ее запястье и удержала руку в кармане.
– Да что ж это такое! – возмутилась Вика.
Поведение тетки выглядело очень странно, но уже через секунду все объяснилось.
В кабинет дружно вошли строгие молодые люди, махнули перед глазами Вики корочками, скороговоркой представились и попросили показать содержимое ее карманов. В дверях угрюмо маячили Балахонов с Ларисой. Понятые.
О черт! Сердце колотилось как бешеное, к горлу подкатила тошнота, а руки, заметила Вика, доставая конверт из кармана, трясутся, словно у алкоголика.
«Держаться, держаться! Ситуация ужасная, невообразимая, нужно сохранять полную ясность мысли!»
Она бессильно опустилась на стул. «Нужно замечать каждую мелочь», – сказала она себе, но происходящее доходило до нее словно сквозь вату.
– Уважаемые понятые, – звучал в ушах холодный голос, а Вика не могла понять, кто это говорит. Почему говорит, и, господи, неужели это на самом деле происходит с ней?! – Сейчас на ваших глазах из кармана Виктории Александровны Воротниковой был извлечен конверт, содержащий две пятитысячные купюры. Вы видите, купюры маркированы надписью «Взятка». Имеется диктофонная запись разговора Виктории Александровны Воротниковой и Нины Николаевны Гинзбург, вы можете с ней ознакомиться.
Услышав свой голос, Вика приободрилась. Она два раза сказала: «Нет, не надо!» А подсунуть в карман можно все, что хочешь, он у нее не на замке. Жалко, нет видеозаписи, как она пытается увернуться, но и так нормально. Ах, спасибо директрисе ее школы, поселившей в Викиной душе стойкую ненависть к педагогам! Иначе Вика вступила бы в переговоры, и беседа текла бы совсем в другом русле.
Балахонов тут же начал борьбу за правду: «Вы же слышите, она отказывалась!» – но ему сказали, что оценку Викиной вины дадут соответствующие органы, от него требуется только подтвердить факты.
Леша принялся внимательно изучать конверт, словно сомневался в его реальности.
– А это что такое? – Он ткнул пальцем в угол белого прямоугольника.
– Что вас смущает? – Оперативник был сама любезность.
Вика вышла из оцепенения: в самом деле, какой подвох может быть в обычном конверте?
– Вот здесь! Что это такое?
– Ничего…
– Как это – ничего? На мой непросвещенный взгляд, так это жвачка. А может, и клей какой.
Ах ты черт! Вот почему она не могла вытащить злополучный конверт из кармана! Ай да директор! Все продумала!
Оперативник пожал плечами и подвинул Леше бланк с ручкой.
– Допустим, жвачка, и что дальше? Мало ли что носит в кармане Виктория Александровна.
– Она не пятилетняя девочка, чтобы жвачку в кармане таскать! – отрезал Леша. – Я требую указать это в протоколе, иначе подписывать не буду.
– Алексей Михайлович, ну какое это имеет значение?
– Не знаю. Вы сами сказали, чтобы я не оценивал доказательства, а подтверждал факты. Жвачка – это факт, и я хочу его подтвердить.
– Ну хорошо, – поморщился оперативник и стал вписывать в протокол про жвачку.
Потом ее повели к машине.
Можно было спуститься по служебной лестнице, но, как нарочно, оперативники конвоировали ее к центральному входу, словно хотели, чтобы как можно больше сотрудников узнали о ее позоре. У Вики не хватило сил идти с гордо поднятой головой, она угрюмо смотрела под ноги. Балахонов шел рядом и, когда ее усадили в машину, ободряюще помахал рукой.
Вика думала, что ее отправят в камеру, и по дороге готовилась к этому испытанию. Но ее сразу повели в кабинет следователя.
Она села на предложенный стул. Следователь оказался усталым мужчиной лет сорока, с потухшим взглядом и весь какой-то пыльный. Никак не соответствовал своему светлому кабинету с модной офисной мебелью.
– Виктория Александровна, вы готовы к разговору? – спросил он мягко.
– Да, разумеется, – ответила она в таком же тоне и приободрилась.
Это была не обманчивая иезуитская мягкость, нет, Вика почувствовала, что за дружелюбием следователя не скрывается ничего, кроме равнодушия. Если его не злить, он не будет к ней суров.
– Вы хорошо себя чувствуете?
– Вряд ли на этом стуле кто-то чувствует себя хорошо, – улыбнулась Вика. – Но я здорова и могу отвечать на ваши вопросы.
– Не возражаете против диктофонной записи?
– Нисколько.
– Хотите, чтобы при нашей беседе присутствовал адвокат?
Вика задумалась.
– Пожалуй, нет. Я готова честно отвечать на все ваши вопросы, зачем мне адвокат?
– Хорошо.
Покончив с формальностями, следователь сообщил, что ее обвиняют в вымогательстве взятки.
– Я ничего не вымогала. Эта женщина…
– Гражданка Гинзбург.
– Пусть так. Она без всякой предварительной договоренности явилась ко мне и сунула в карман деньги. С таким же успехом в конверте могли оказаться наркотики или чертежи новой баллистической ракеты. Вы бы меня тогда обвинили в наркоторговле и шпионаже?
– Виктория Александровна, давайте не будем строить пустых предположений.
– На диктофонной записи ясно слышно, как я отказываюсь. Единственное, в чем меня можно обвинить, так это в плохой реакции. Она так быстро и неожиданно сунула этот конверт в мой карман, что я просто не успела ничего сделать.
– А разве у хирурга может быть плохая реакция?