Клиника одиночества - читать онлайн книгу. Автор: Мария Воронова cтр.№ 29

– В медицинских документах нужно выражаться суконным языком штампов. Иначе попадешь в глупое положение. Я в молодости работала на Севере, там приходилось за всех врачей крутиться, в том числе за окулиста. Как-то приходит больной с тяжелым конъюнктивитом, от отека почти ничего не видит, температура под тридцать девять... Спрашивает меня: «Доктор, это очень страшно?» А я строчу себе историю и мимоходом так ему отвечаю: «Нет-нет, что вы! Сейчас вас госпитализируем и будем закапывать!» Он, бедняга, чуть со стула не свалился. Не понял, что я имела в виду глазные капли.

– Если честно, я тоже не понял, – сказал Иван без улыбки.

– Вот видишь, Ванечка. Поэтому в следующий раз думай, когда из приемного будешь звонить в реанимацию и орать на весь коридор: «Как там наш больной? Что? Умер? В восемь сорок пять? Ну спасибо вам! Поздравляю с Днем медицинского работника!» Да еще хохотать при этом во все горло. Честно скажу, жутковато было тебя слушать.

– Простите негодяя! Больше не повторится! – Анциферов вытянулся в струнку.

– То-то же.

– Вы уж извините, Жанна Бруновна, что вас дернули...

– Все правильно. Лучше перестраховаться. А я на то и дежурю, чтобы меня дергали.

Она легко поднялась из-за стола и, стуча каблуками модных туфель, отправилась к себе.

Стас вдруг понял, что совершенно не хочет спать. Все ясно, началась стадия перевозбуждения. Сейчас он переживет ненужный прилив бодрости, израсходует на это все резервы организма, а завтра с утра на очередном наркозе мозг откажется ему служить. Да, тридцать шесть часов непрерывного труда – это немножко слишком. Утром ты приходишь на обычную дневную работу, потом остаешься в качестве дежурного врача на ночь, а следующим утром у тебя снова начинается рабочий день.

– Пойдем, Вань, накатим по две морские капли?

– А у тебя есть?

– Ага. Специальный дежурный коньяк для психологической разгрузки.

Стас плеснул в стаканы граммов по тридцать – этого количества вполне достаточно для нейтрализации лишнего адреналина. Закусывать не стали: есть в полчетвертого утра – настоящее варварство по отношению к организму.

– Стас, а Зоя Ивановна что-нибудь обо мне говорила? – вдруг спросил Иван.

– В каком смысле?

– Может, спрашивала тебя обо мне?

– С чего бы это ей со мной откровенничать? Кто я, и кто она!

– И кто я, – заметил Иван грустно.

– Она что, тебе и правда сильно нравится?

– О... – Анциферов закинул руки за голову и уставился в потолок. – Сказка, а не женщина!

– Она же тебя лет на пятнадцать старше!

– Во-первых, всего на тринадцать, мы точно посчитали. А во-вторых, разве это главное, Грабовский! Цифры при выборе женщины не важны. Здесь имеет значение только одно – хочешь ты ее или нет. Возраст, вес – да какая разница? Ты не мясо на суп покупаешь!

Стас налил еще по глоточку.

– Так тоже нельзя, Ваня. Что за детский принцип – хочу, и все?

– Такой принцип, что если я нашел среди моря блядей одну нормальную женщину, то мне без разницы, что она дышит воздухом на тринадцать лет дольше моего! Меня к ней тянет, и эта тяга – самое лучшее, что я когда-нибудь чувствовал в своей жизни. Я могу тебя послушаться, сказать: «Ага, она слишком старая для меня» – и завтра же найти себе прекрасную двадцатилетнюю девственницу. Предположим, она будет даже умной, порядочной и доброй и полюбит меня, но что толку, если мне-то будет на нее наплевать? Конечно, показывать друзьям молодую красавицу гораздо круче, чем Зою Ивановну, но я живу не для друзей, а для себя. И знаешь, что еще?

– Что? – спросил Стас угрюмо. Ванины слова оказались слишком созвучны его мыслям.

– Как профессионал, скажу тебе: человек может многое простить жене – предательство, обман, невнимательность, даже измену... Все, кроме одного. Он никогда не простит жене того, что не может ее полюбить. Это закон психологии.

Стас совсем расстроился. Он решительно навинтил пробку на бутылку, Анциферов понял намек и пошел к себе. А Стас растянулся на диванчике, закрыл глаза и предался мрачным мыслям. Он не любит Варю, это ясно. Он никогда не испытывал к ней такого влечения, как к Любе, никогда не мечтал о ней, и, наверное, если бы вдруг после первой встречи Варя исчезла, не оставив координат, он тут же забыл бы о ней. Да что там Люба! Даже к анестезистке Алисе он относился более тепло и уважительно, чем к собственной невесте. Даже пить чай вместе с Соней было ему приятнее, чем с Варей. Просто однажды он хладнокровно решил: «Ага, вот Варя, она симпатичная, умная, добропорядочная и воспитанная девушка. Будет мне хорошая жена».

Но как, черт возьми, они будут жить, если она раздражает его? Ладно бы еще у нее были реальные недостатки, которыми он мог бы объяснить свое недовольство, но она, черт возьми, почти безупречна. И что прикажете отвечать на вопросы: «Дорогой, почему ты дуешься? Я что-то сделала не так?» С нежной улыбкой говорить: «Не волнуйся, милая, все так. Ты просто меня бесишь!»

— Что ж, – Владимир Федорович отложил Любины листы и снял очки, – это лучше. Гораздо лучше. Начинай работать, по ходу дела разберемся.

Люба печально кивнула. Легко сказать: начинай работать! А если она не может? Если роман с Максимовым парадоксальным образом выпивает из нее все творческие силы? По идее она, окрыленная любовью, должна выдавать по десять страниц качественного текста в день! Вместо этого она тупо сидит за компьютером, предаваясь горьким размышлениям. Да что там сценарий, если она еле-еле заставляет себя поддерживать дома порядок!

Странно, в голове у нее много идей, мыслей и образов, но она почему-то боится писать. В последнее время ей стало казаться, что она, глупая, ни за что не сможет передать эти образы так хорошо, чтобы это понравилось другим людям и чтобы она сама осталась довольна. А раз ничего не получится, так стоит ли начинать?

Исподволь, где небрежным замечанием, где остротой, где просто брезгливой гримаской, Борису удалось убедить ее в том, что она полная бездарность. То, что он не смотрел ни одного фильма, снятого по ее сценарию, нисколько его не смущало. «Мелодрама – жанр для слабоумных, недалеких баб, работать в нем могут только бездарности и конъюнктурщики», – безапелляционно говорил он. Люба не напоминала ему ни о «Грозовом перевале», причисленном к десяти лучшим романам XIX века, ни об «Унесенных ветром». Она была уверена, что Борис тут же ответит ей демагогическим, но неопровержимым аргументом.

Странным образом Люба ловила себя на том, что, начав встречаться с Максимовым, она как-то охладела к собственной внешности. Ей всегда нравилось хорошо одеваться, экспериментировать со стилем, но последнее время она ходила в брюках и простых водолазках. Борис всегда оставался недоволен ее нарядами, говорил, что ей не хватает вкуса, кроме того, часто отпускал язвительные замечания насчет ее фигуры, и у Любы как-то пропала охота крутиться перед зеркалом. Примеряя рискованный топик или оригинальное украшение, она представляла, что на это скажет жених, и со вздохом откладывала вещь в сторону.