Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса - читать онлайн книгу. Автор: Мария Воронова cтр.№ 60

– Погоди-ка! – Георгий задумчиво опустил уже поднесенный ко рту бокал на столик. – Она сама просила тебя вызвать психиатра?

– Ага! Представляешь, какая сила духа? Не так-то просто сопротивляться накатившей шизе.

Георгий кивнул. Эту информацию следовало обдумать. Сила духа, это, конечно, да, но острый приступ шизофрении забирает человека без остатка. Кое-что из психиатрии он знал, поскольку кафедра занималась исследованием нейролептиков и он был, что называется, в материале.

– Можешь подробно рассказать, как все было? – осторожно спросил он.

Возможно, в диагнозе допущена ошибка, и зря он безоговорочно поверил лечащему врачу. Лена была права, настаивая на консультации у независимого специалиста.

Выдохнув дым, он снова взял бокал и задумчиво поболтал его в руке. Коньяк маслянисто переливался за тонким стеклом. Вдруг Марина пила? Женское пьянство долго может оставаться незамеченным. Но со своим диабетом Марина просто не успела бы допиться до белой горячки, умерла бы от гипогликемической комы.

– Так что? – переспросил он у погрустневшего Валеры.

– Ну, я же ее летучих мышей не видел. Просто пришла и говорит: «Вызывай, Валера, психиатра, у меня глюки». Я вызвал. Он прибежал…

– И что она ему сказала?

– Так он с ней разговаривать не стал. Она сидит бледная, в холодном поту, трясется вся, глаза зажмурены, только шепчет: «Помогите». Какие разговоры? Реланиум вкатили и отправили в стационар.

– Вспомни, пожалуйста, это очень важно. Она так и сказала – «глюки»?

– Ну да! Или «галлюцинации», я уж не помню.

Георгий осушил бокал и задумчиво пробарабанил пальцами пионерский марш. Валера, не спрашивая, отошел к стойке – взять еще коньяку.

«Странно это все, – думал Царев. – Может, я чего не понимаю, но ведь каждый дурак знает: если человек думает, что он псих, значит, он нормален. Эта житейская мудрость верна далеко не для всех душевных болезней, но при шизофрении дела обстоят именно так. Отличительным признаком заболевания служит твердая уверенность пациента в истинности своих бредовых идей и галлюцинаций. Шизофреник поверит чему угодно, только не тому, что сидящий на шкафу черт – всего лишь плод его больного воображения. Как бы ни была умна моя жена, как бы ни умела держать себя в руках, она должна была считать нечисть, примерещившуюся ей, самой что ни на есть реальной реальностью. Даже если после купирования приступа она поняла, что страдала галлюцинациями, во время припадка она не могла этого осознавать. Да, она могла искать защиты у Валеры, но она должна была просить о защите от нечисти, а не о психиатре. Могла сказать – «За мной гонятся летучие мыши», но никогда – «У меня галлюцинации». Почему врач не уцепилась за этот симптом? Наверное, просто не поверила Марине, решила, что, признавая свои видения галлюцинациями, пациентка выгораживает себя, хочет избежать диагноза, попросту говоря, врет. Благо имеет медицинское образование и знает, что лучше говорить, чтобы откреститься от шизофрении.

А Валеру врачи и не спрашивали, между тем его слова – это объективное свидетельство. Конечно, врачи не следователи, не ищут очевидцев, но доктора любой специальности собирают анамнез у окружающих, если сам человек не может внятно объяснить, что с ним произошло. Может быть, если бы Валера поехал с Мариной и все рассказал дежурному врачу, жене не натягивали бы шизофрению, а искали истинные причины ее острого психического расстройства. Но он не мог бросить пост, ведь, кроме своей прямой работы, ему еще нужно было найти замену Марине».

– А ты можешь завтра рассказать это Марининой докторше?

Валера кивнул.

Юля пришла сразу после тихого часа. Марина, решившая соблюдать режим, еще лежала в кровати. Ойкнув, она кинулась умываться и наводить красоту – то, что Юля видит ее в разобранном виде, было неприятно. Вообще последние годы Марина не очень любила встречаться со школьной подругой, и только благодаря Юлиной настойчивости отношения не прервались окончательно.

Марина завидовала Юлиной стройной фигуре и стильным нарядам, ее легкому, веселому отношению к жизни. Подруга сделала приличную карьеру и в то же время удачно вышла замуж. Ее Стас прекрасно зарабатывал, в семье подрастало двое детей… Словом, подруга получила от жизни то, чего хотела и Марина, будто ограбила ее.

Она понимала, что Юля, добившись большего, чем она, на самом деле ни в чем перед ней не виновата, за свое счастье она заплатила годами упорного труда. Но ведь сама Марина работала не меньше, а то и больше, но жизнь не баловала ее.

«Может быть, Юля дружит со мной и подкидывает мне работу для того, чтобы на моем убогом фоне казаться себе еще более успешной?» – думала Марина желчно.

Она приготовила чай и распахнула окно настежь – Юля была страстной курильщицей. С улицы потянуло холодной сыростью, женщины закутались, и Марине стало неловко за свой обдергайчик с рынка, излюбленную модель молодых пенсионерок.

Юля потерлась щекой о мягкий воротник норковой куртки и, закурив сигарету, принялась просматривать Маринины записи.

– Слушай, а у тебя хороший почерк! – похвалила она. – Я-то думала, что ты за столько лет приучилась писать как настоящие врачи.

– Я старалась писать разборчиво.

– Спасибо. Скажи, пожалуйста, а тебя скоро выпустят?

– Могу уйти хоть завтра, если захочу. Но лучше пройти полное обследование в стационаре. И для диагноза, и для больничного листа.

Юля задумчиво покачала головой.

– Ну хоть погулять ты можешь выйти? И вообще тебе нужно сходить в салончик, и срочно.

– Куда?

– Туда! В салон красоты. Маникюр, прическу, может быть, массаж лица или маску… Обязательно!

Марина поморщилась. Почему Юля считает себя вправе давать ей такие безапелляционные советы? И вообще откуда она знает, что Марине нужно?

– Видишь ли, Юля, – произнесла она ядовито, – родное общество за то, что я лечу его членов, позволяет мне скромно питаться, давать среднее, прости за каламбур, среднее образование одному ребенку и оплачивать крышу над головой. Маникюр и вообще хорошо выглядеть я уже не заслуживаю.

Юля разразилась поучительной сентенцией о том, что женщина всегда должна хорошо выглядеть, и именно это является ее первейшей обязанностью перед семьей, а вовсе не борщи и пироги, как ошибочно считают косные личности типа Марины.

– Сначала жена должна обеспечить себе хорошее настроение, тогда все остальное придет само собой, – сказала Юля.

Марина как-то вдруг прониклась верностью этой идеи.

– Пока себя не любишь, никого не полюбишь! И тебя никто не полюбит, – продолжала Юля. – А как себя любить с мочалкой на голове и заусеницами? Или с попой пятьдесят второго размера?

«Пятидесятого», – мысленно уточнила Марина, будто это в корне меняло дело.

Господи, конечно, Юлька права! Вот, например, почему она – хороший, уважаемый коллегами хирург, и у нее прекрасный – тьфу-тьфу! – сын? Очень просто: она нравилась себе как специалист и как мать. Именно это ощущение позволило ей достичь высокого уровня мастерства, и теперь она любит и уважает в себе хирурга настолько, что не огорчается даже тому, что не сделала на этом поприще убедительной карьеры. Точно так же и со Славиком. Добросовестно исполняя материнские обязанности, ровно и сильно любя ребенка, она не испытывала по отношению к нему никаких комплексов, ей не в чем было упрекнуть себя, а значит, она не следила хищно за Славиком, выискивая в нем пороки, которыми можно было бы оправдать ее небрежение или недостаточную любовь. Раз она хорошая мать, невозможно, чтобы у нее был плохой сын.