Записки Мегрэ - читать онлайн книгу. Автор: Жорж Сименон cтр.№ 25

А в кабинете еще держался запах трубочного табака и сигарет. Окно за спиной Ксавье Гишара было распахнуто настежь, и в седых шелковистых волосах шефа вспыхивали солнечные блики.

Руки он мне не протянул. Он почти ни с кем не здоровался за руку. Однако мы с ним уже давно сдружились, или, точнее, мы с женой считали за честь его расположение к нам.

Первый раз он пригласил меня одного к себе, на бульвар Сен-Жермен. Большой новый дом, в котором он живет, стоит не в том конце бульвара, где селятся богачи и снобы, а в другом, рядом с площадью Мобер, среди доживающих свой век зданий и убогих гостиниц. Затем я был у него еще раз, уже с женой. Они сразу поладили друг с другом.

Он очень хорошо относился и к ней и ко мне, но часто, сам того не ведая, причинял нам огорчения.

В начале знакомства, едва завидев Луизу, он принимался разглядывать ее фигуру с подчеркнутым вниманием, но, поскольку мы делали вид, будто ничего не понимаем, замечал, покашливая:

— Помните, я хочу быть крестным. Не заставляйте меня слишком долго ждать.

Шли годы. Он, очевидно, не догадывался об истинной причине и однажды, сообщая мне о первой прибавке к жалованью, сказал:

— Может быть, это позволит вам наконец подарить мне крестника.

Он так и не понял, почему мы краснеем, почему жена опускает глаза, а я тихонько глажу ей руку.

В то утро в ярком свете весеннего дня лицо начальника казалось очень серьезным. Он не предложил мне сесть, и я почувствовал себя неловко под пристальным взглядом, которым он осматривал меня с головы до ног, как капрал осматривает новобранца.

— А знаете, Мегрэ, ведь вы толстеете!

Мне было тридцать лет. От прежней худобы не осталось и следа, плечи расширились, грудь раздалась, но толстым меня еще никак нельзя было назвать, хотя перемены в моей внешности были уже заметны. Наверное, в те дни я выглядел этаким румяным пузырем. Меня самого это неприятно удивляло, когда я проходил мимо витрин и бросал беспокойный взгляд на свое отражение.

Увы, толстел я неравномерно, и ни один костюм не сидел на мне как следует.

— Да, кажется, я и впрямь толстею.

Я едва не начал извиняться, не сообразив, что шеф по своему обыкновению шутит.

— Переведу-ка я вас в другую бригаду, так будет, пожалуй, лучше.

Оставалось две бригады, где я еще не служил, — по надзору за игорными домами и финансовая бригада, мысль о которой меня страшила, как экзамен по тригонометрии в конце учебного года, как воспоминание о ночном кошмаре.

— Вам сколько лет?

— Тридцать.

— Прекрасный возраст! Отлично! Молодой Лесюер сменит вас в надзоре за гостиницами, а вы с сегодняшнего дня поступите в распоряжение комиссара Гийома.

Он произнес эти слова небрежной скороговоркой, словно речь шла о сущем пустяке, хорошо понимая, что у меня сердце так и прыгает от радости, а в ушах гремят победные фанфары.

Так в это прекрасное утро, будто нарочно выбранное для такого случая, — возможно, Гишар и впрямь его выбрал, — сбылась мечта моей жизни.

Я наконец поступил в особую бригаду.

Четверть часа спустя я перетащил наверх свой старый рабочий пиджак, кусок мыла, полотенце, карандаши и кое-какие бумаги.

Человек пять-шесть занимали просторную комнату, предназначенную для инспектора бригады по расследованию убийств, и комиссар Гийом, прежде чем вызвать меня к себе, дал мне расположиться, как новичку в классе.

— Обмоем это дело?

Я не стал отказываться. В полдень, сияя от гордости, я привел своих новых сотрудников в пивную «У дофины».

Они частенько там бывали и прежде, и я, сидевший тогда за другим столиком с прежними моими товарищами, смотрел на людей Гийома с уважением и не без зависти, как смотрят в лицее на старшеклассников, которые ростом уже догнали учителей и держатся с ними на равной ноге.

Сравнение оказалось удачным, так как с нами был сам Гийом, а вскоре присоединился и комиссар общего архива.

— Что будете пить? — спросил я.

Мы-то в нашем уголке обычно выпивали по полкружки пива, изредка аперитив. Но за этим столиком, разумеется, пили что-то другое.

Кто-то сказал:

— Кюрасо с мандариновым.

— Всем?

Никто не возразил, и я заказал уж не знаю сколько рюмок этого кюрасо. Я его пил впервые. Опьяненный победой, я нашел его совсем слабым.

— Еще по одной?

Разве это не случай проявить широту натуры? Выпили по третьей, выпили и по четвертой. Потом мой новый шеф тоже захотел угостить нас.

Весенний свет заливал город. По улицам струились потоки солнца. Женщины в светлых платьях были восхитительны. Я пробирался сквозь толпу прохожих, поглядывал на себя в витрины и уже не казался себе таким толстым.

Я бежал. Летел. Ликовал. С первой ступени лестницы я начал речь, заготовленную для жены. А взлетев на последнюю, растянулся во весь рост. Не успел я встать, как наша дверь открылась, — видно, Луиза уже беспокоилась, что меня так долго не было.

— Очень ушибся?

Смешно, но именно в ту минуту, когда я поднялся на ноги, я почувствовал, что совершенно пьян, и очень этому удивился. Лестница вращалась вокруг меня. Фигура жены расплывалась. У нее было по крайней мере два рта и не то три, не то четыре глаза.

Хотите верьте, хотите нет, но со мной это случилось впервые, и мне было так стыдно, что я боялся взглянуть на жену. С виноватым видом я прошмыгнул в квартиру, и все победные речи, приготовленные заранее, вылетели у меня из головы.

— Кажется… Кажется, я немного выпил…

Я засопел, с трудом втягивая воздух. Стол перед распахнутым окном был накрыт на двоих. А я-то собирался пригласить ее в ресторан! Теперь об этом нечего было и думать!

Поэтому я мрачным тоном произнес:

— Порядок!

— Какой порядок?

Уж не испугалась ли она, что меня выгнали из полиции?

— Назначили!

— Кем назначили?

Кажется, у меня в глазах стояли слезы, слезы досады, но и радости, когда я наконец выговорил:

— В особую бригаду.

— Садись-ка. Я тебе сварю чашечку кофе.

Она пыталась меня уложить, но я не намерен был прогуливать в первый день новой жизни. Я выпил немыслимое количество черного кофе. Съесть я не мог ничего, несмотря на требования Луизы. Только принял Душ.

Когда в два часа я возвращался на набережную Орфевр, у меня еще горели щеки и блестели глаза. Ноги подкашивались, в голове было пусто.

Я сел в свой уголок и старался говорить как можно меньше, оттого что голос мог меня подвести, да и язык заплетался.