– Мне не нравится, когда у меня появляются самостоятельные
напарники из добровольцев, – строго заметил Дронго. – Свое расследование я веду
сам, привлекая только тех, кто мне действительно нужен. Поэтому давайте
договоримся. «У нас» нет никаких подозреваемых. Они интересуют только меня и
больше никого. «Мы» с вами не будем работать в этом направлении, хотя бы
потому, что я не привлекал вас в качестве своего помощника, и в таких вопросах
мне не нужны люди со стороны.
– Как угодно, – обиженно отозвался Асадов, – я хотел как
лучше.
– Не нужно как лучше. Сидите спокойно и не проявляйте
инициативу. Когда понадобится, я сам позвоню вам. И тем более не нужно дергать
вашего шефа. Ему и так нелегко после этого покушения. Поэтому – спокойствие и
выдержка.
– Я хотел узнать, где вы были? – попытался отстоять хоть
какие-то позиции Асадов.
– Там, где мне нужно было быть, – отрезал Дронго, – и
давайте договоримся, что расследование веду только я сам. Самостоятельно. А вы
выполняете свои функции помощника и не вмешиваетесь в мои дела. Договорились?
– Хорошо.
– Теперь скажите – в какой больнице лежит Лиана Сазонова и в
какой палате? И учтите, что сегодня вечером мне понадобятся ключи от городской
квартиры вашего шефа. Можно будет взять их у супруги Гасанова?
– Зачем? У меня есть ключи.
– Вы просто не помощник, а незаменимый человек. У кого еще
есть ключи от квартиры?
– Больше ни у кого. Я сам впускаю туда кухарку и горничную.
Но наша Сария сейчас тоже в больнице, а Дарья не приходит до тех пор, пока в
город не возвращается Мастан Халилович.
– Значит, туда можете входить только вы?
– Конечно. Кому еще может доверять Мастан Халилович, как не
мне?
Дронго усмехнулся. Этот маленький человек чувствует себя
абсолютно незаменимым. И такая невероятная самоуверенность.
– Тогда встретимся вечером у дома вашего шефа, – решил
Дронго, – в семь вечера. И пригласите туда вашу кухарку и водителя, чтобы я
поговорил с ними.
– Все сделаю, – тотчас ответил Асадов, – что-нибудь еще?
– Больше ничего. Последний вопрос. Кто мог видеть Лиану,
когда она была в квартире вашего шефа? Кухарка или водитель там были?
– Нет, конечно. Нельзя доверять такие тайны обслуживающему
персоналу. Я сам привозил Лиану в моей машине. А в ее автомобиль посадили
другую женщину в светлом парике.
– Значит, кроме вас, никто не знал, что Лиана была в квартире
Мастана Гасанова?
– Никто. Даже консьерж. Я провел Лиану так, чтобы он не
увидел ее лица. Сразу к кабине лифта. Консьерж меня знает и ничего не спросил.
– Чем больше я с вами разговариваю, тем больше убеждаюсь в
вашей абсолютной незаменимости, – с явным сарказмом сказал Дронго, – значит,
договорились. До вечера.
Он отправился принимать душ. Теперь нужно продумать версию
своего появления в больнице. Нужно позвонить Эдгару, чтобы он был готов к этой
поездке. Легче всего выдать себя за сотрудников прокуратуры, которые хотят
побеседовать с пострадавшей. Лиане и людям, дежурящим рядом с ее палатой,
совсем необязательно знать, что прокуратура не расследует подобные
незначительные происшествия. Под этим предлогом можно переговорить с
пострадавшей. Теперь он уже точно знает, что Фарух Ризаев не имеет никакого
отношения к попытке убийства своего бывшего компаньона. Он действительно не
очень любит Гасанова, но давно махнул на него рукой и не собирается так глупо
подставляться, понимая, что убийство столь известного человека ему просто не
простят. А отбывать еще один длительный срок он уже не в состоянии. Ему за
шестьдесят, в этом возрасте люди уходят на пенсию.
Тогда остается версия Ростислава Сазонова. Дронго вышел из
ванной, вытираясь и на ходу набирая номер Кружкова.
– У тебя есть какие нибудь сведения по Сазонову? – спросил
он у своего помощника. – Что-нибудь нашел?
– Сколько угодно, – ответил Леонид, – он ведь официальное
лицо. Раньше работал в администрации президента, сейчас в аппарате кабинета
министров. Родился в пятьдесят четвертом в Нижнем Новгороде. Инженер-строитель
по образованию. Работал по специальности с семьдесят шестого по семьдесят
девятый. Потом его взяли в местный обком комсомола. Сначала инструктором, затем
заведующим отделом. В восемьдесят третьем перевели в ЦК комсомола, в Москву.
Работал в отделе пропаганды. С восемьдесят девятого перешел на работу в
профсоюзы. В центральный аппарат. С девяносто второго по девяносто восьмой
работал в разных компаниях. С девяносто восьмого снова на государственной
работе в управлении делами. Потом перевели в аппарат администрации президента.
Два года назад перешел в аппарат правительства уже с повышением. Типичная
карьера исполнительного чиновника.
– Интересно, какая у него зарплата, если жена ездит на
шестерке «Ауди», – пробормотал Дронго, – у него есть своя машина?
– Есть. Даже две. Джип «Мицубиси Паджеро» и «Лексус». И еще
служебный «Мерседес», который водит личный водитель.
– И все это на зарплату служащего, – иронично заметил
Дронго, – хотя ты говоришь, что он работал в частных компаниях шесть или семь
лет.
– Судя по всему, тогда он и сделал свой основной капитал, –
сообщил Кружков.
– Тогда он просто умелый бизнесмен, а не умелый чиновник, –
пробормотал Дронго, – ладно, мне все понятно. Копай на семью Гасановых, может,
сумеешь что-нибудь выяснить. Просмотри все, что только возможно.
– Я так и делаю.
Теперь нужно позвонить Эдгару Вейдеманису, чтобы отправиться
вместе с ним в больницу.
Через полтора часа они уже подъезжали на автомобиле Эдгара к
зданию больницы. Оставив «Ниссан» на стоянке, мужчины вошли в здание больницы.
– Вы к кому? – испуганно спросила пожилая дежурная, увидев
двух высоких суровых мужчин.
– Мы из прокуратуры, – строго сообщил Эдгар, – у вас здесь
находится пострадавшая в аварии. Лиана Сазонова.
– Да, – настороженно кивнула дежурная, – в четырнадцатой
палате на втором этаже. Там дежурит наша медсестра. Вас проводить?
– Нет, мы сами найдем. – Вейдеманис и Дронго прошли к
лестнице.
– Это типичный атавизм, все еще сидящий в бывших советских
людях, – мрачно заметил Дронго, – достаточно сказать, что ты из милиции,
прокуратуры или органов государственной безопасности. Каждый человек чувствует
себя незащищенным, испытывает страх при встрече с представителями силовых
органов. Ты знаешь, я вспоминаю об одном своем знакомом. Его звали Азизбала
Мустафаев. Он работал заведующим организационным отделом райкома партии в самом
большом районе Баку. Потом работал в Центральном комитете. И больше всего на
свете боялся ходить в милицию или в прокуратуру, даже когда обязан был
присутствовать там по долгу службы как их куратор. Он даже боялся принимать у
себя в кабинете офицеров милиции. Однажды он честно признался мне, что теряется
при виде людей в погонах. Я всегда боюсь, что кто-нибудь из них сорвет с себя
погоны и скажет, что это сделал я, жаловался мне Мустафаев. Вот такой
атавистический страх сидел в этом высокопоставленном партийном работнике.