Перевал Дятлова, или Тайна девяти - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 32

Фортуна улыбается. Делает все, чтобы поскорее доставить к Горе Мертвецов.

...

Юрка Юдин заболел. Что-то с нервом ноги, в общем, радикулит, и он уезжает домой. Итак, нас остается в дальнейшем девять. Пока сидим и поем песни. Те ребята играют на гитаре, Рустик подыгрывает на мандолине. Прямо за душу берет. Это последнее место цивилизации <…> Вообще очень люблю гитару и обожаю всех музыкальных людей. А ребята все неплохие. Разговаривали с Огневым. Очень много он уже знает, и с ним интересно, сейчас он рассказывает о пути нашем и много такого.

Что мог знать Огнев о пути нашем?

...

Это, по-моему, наиболее интересный объект здесь на участке. У него такая длинная рыжая борода, хотя ему всего 27 лет, а выглядит он старше. А еще тут есть Валя, который хорошо играет на гитаре (многие играют) и про которого я шутя говорила, что он мне нравится. Сейчас большинство ребят сидят здесь и поют песни под гитару.

Вообще, кажется, в последний раз услыхали столько новых хороших песен, но мы надеемся, что Рустик заменит нам их в походе. Узнаём некоторые мансийские слова у ребят.

Дальше Люся столбиком записала мансийские слова и справа – перевод. По этой и предыдущей записям чувствовалось, что писать ей особо не о чем, но заполнение дневника позволяет находиться рядом со взрослыми интересными геологами. Как знакомо!

Первое слово:

...

я – ручей

О Господи! Я – ручей. Ее и нашли-то в ручье, она пролежала там несколько месяцев, пока глубокий снег не сошел…

...

важенка – самка оленя

сохта – вожак

нянь – хлеб

юн – дом

писаль – ружье

атим – нету

оли – есть

сонь – правда

ворхуш – медведь

Геологи знали много мансийских слов – Люся исписала почти три странички… Но у меня так и не уходило из головы это странное совпадение: я – ручей. Я – в ручье.

Казалось, что дневник обрывается спонтанным всплеском интереса к языку манси. Я перелистнула – на всякий – пожелтевший листок и увидела еще одну, теперь уже, вне всякого сомнения, последнюю запись дневника. Это была очень странная запись – я поняла, что имел в виду Игорь Александрович.

Сначала мне даже показалось, что это не Люсин почерк – мельче, непонятнее, сама запись куцая и обрывается на полуслове, а главное: карандашный нажим гораздо слабее. Будто Люся писала неохотно, ее занимали какие-то другие мысли, или… это писала не она? Приглядевшись, однако, убеждаешься в очевидном сходстве двух почерков, но запись всё равно сильно выделялась по сравнению с предыдущими. Да и с теми, что были в других Люсиных дневниках.

...

28 января. Утром в 8 часов проснулись под чей-то говор. Оказывается, это бубнили Юрка Кри с Сашкой Коле. Погода такая же теплая, как вчера (–5).

Позавтракав, часть ребят – Юра Юдин, Коля и Юра Дорошенко пошли в кернохранилище, откуда они решили набрать минералы для коллекции. Ничего, кроме пирита да прожилок кварца, в породе не оказалось.

Собирались долго: подгоняли крепления, мазали лыжи.

На этом запись обрывается. Люся написала еще одно слово, но потом зачеркнула его несколько раз. Слово было такое: Затем

Что было затем, не знает никто. Я долго вглядывалась в пустые странички в глупой надежде – вдруг они проявят какие-нибудь таинственные буквы. Я даже пролистнула всю книжечку по листочку, но нашла лишь загнутый уголок предпоследней страницы.

Затем…

Без трех девять. Открыла дверь Вадику, и у него был такой вид, как будто он полезет обниматься.

Я отшатнулась в сторону и оказалась прямо напротив зеркала. Увидела себя, и мне стало дурно.

Кофточка была надета задом наперед, и маленькая фирменная мулька, которой полагалось быть на спине, торчала спереди. А на спине, наверное, – растянутые следы грудей. И тут я вспомнила: работаю, не переодевшись, значит – о нет! – я была у Дубининых в таком виде, с этим дурацким ярлычком…

– Ты видел это? – спросила я Вадика.

– Что именно?

Я прекрасно поняла по его лицу, что видел.

– Почему ты мне не сказал, сволочь?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – мужественно держался Вадик.

В сердцах стащила с себя злополучную кофточку и бросила ее на пол. Тут же прибежал довольный Шумахер, разлегся на ней и уснул.

Вадик, стараясь не глядеть на меня, прошел в комнату и включил телевизор. Уже неслись вопли болидов и возбужденный голос комментатора. Гонка началась, и я буду болеть, несмотря на свой позор пред бывшим мужем и почти незнакомым милым семейством.

Вадик сказал:

– Если бы ты надела кофточку шиворот-навыворот, было бы еще хуже. Примета плохая.

Пришлось стукнуть его пультом по голове, и тут Михаэль Шумахер пошел в отрыв.

На этом месте экран мигнул, и гонка исчезла. Также пропали свет в комнате, и видимость Вадика, и вообще всё.

– Пробки? – спросила я невидимого Вадика.

– Сейчас посмотрим.

Глаза понемногу привыкали к темноте.

Вадик тем временем дошел до прихожей и открыл дверь на лестничную клетку.

– Шумика не выпусти!

Хлопнула дверь. Шумахер сидел рядом, глаза блестели, как зеленые фонарики.

– Света нет и в доме напротив. Это не может быть надолго.

– Да, но гонка…

Я встала и попыталась идти. Шла смешно – расставив руки в стороны и ощупывая знакомые предметы. Нащупала колючий рукав свитера и ладонь Вадика.

– Ты что, тоже в темноте видишь? Как Шумахер?

В ящике кухонного стола нашлись свечи, теперь надо было искать подсвечник. Всё на ощупь, в лунном свете из окна.

Через минуту свеча уже горела: мы с Вадиком сидели у стола, словно в средние века. Шумахер присоединиться не пожелал, а мне вдруг вспомнился давешний поход в церковь и сломанная свечка.

– Я скучаю по тебе, – сказал Вадик.

И тут, в самый патетический момент, дали свет.

Мы бросились к телевизору, я нажала кнопку на пульте и увидела Михаэля Шумахера с кривым от боли лицом. Хаккинен шел на первой позиции.

– Ладно, Аня, я пойду. – Вадик выглядел немногим лучше травмированного гонщика.

Мне было почти жаль, что он уходит.