Не уверен - не умирай! Записки нейрохирурга - читать онлайн книгу. Автор: Павел Рудич cтр.№ 45

Значит, так: схожу в реанимацию – посмотрю оперированного ночью больного. Потом побреюсь, душ и чифирь… Еще бы похудеть и сбросить годков десять – цены бы мне не было.

План реализуется только наполовину: звонит телефон, и реаниматолог Люся торопливо говорит:

– Ваш больной остановился!

Значит, побриться уже не удастся. Бегу в реанимацию. С порога (хотя порогов здесь как раз и нет!) реанимационного зала вижу, что спешил зря: больной Воротынцев Дмитрий Александрович, 1968 года рождения, клинический диагноз «менингиома бугорка турецкого седла», – мертвее мертвого. Он уже по-особому бледен, виски ввалились, губы синие. От массажа сердца, что радостно производит над ним интерн, у умершего безвольно трясется поддутый живот и обвисшие щеки. Интубационная трубка, того гляди, выскочит из трахеи. Хотя теперь какая на хер разница!

Люся дает отмашку: «Всё!» – и говорит сестре:

– Отметьте время смерти.

Спрашиваю:

– А раньше нельзя было позвонить?

– Так все хорошо было! Он в сознание пришел. Сам на трубке хорошо дышал. Вот последние анализы, посмотрите! Все путем. Хотели экстубировать. И тут он – раз! Кашлянул и abs – по нолям!

– Дай историю. Хрен знает, что вы тут делаете, пока Бог спит.

– Ну вот, начинается! – обижается Люся. – Это вы себя, что ли, Богом считаете?

Хорошая девушка. Зря она в реаниматологи пошла. «Ступай в монастырь. К чему плодить грешников…» Так, кажется.

Еще раз смотрю на умершего Воротынцева. Сестра уже связала ему на животе руки. Глаза – закрыты… Важным стал и многозначительным. Эх, и подвел ты меня, Дима.

Потом начинается суета. Утренняя пятиминутка, где сестры врут про напряженную ночь с множеством подробностей про судороги у двоих больных, промокшие повязки, про истерики Маштаковой и психозы близнецов Николаевых…

– А что, – говорю, – температурную кривую вы в истории без линейки рисуете? Старшая сестра! Кто у всех больных одинаковую температурную кривую в температурном листе на неделю вперед изобразил?!

– Вы что! Где!

Сказал бы я «где»! Старая совсем, Валентина. А как сказать? Сама не понимает. Кто-то и обо мне так думает, гадом буду!

После пятиминутки звонит жена:

– Ты сегодня когда домой придешь?

– Как всегда, в общем.

– Если «как всегда» – то это послезавтра вечером и пьяный в зюзю! Ты мне сегодня нужен.

– А без меня – никак?

– Без тебя только беременеть хорошо и рожать! А к Галке на день рождения мне идти без тебя – неприлично.

– В шесть – буду.

Тут главное – соглашаться и говорить то, что от тебя ждут. А что там будет до шести часов вечера – никто не знает.

Тут же звонит начмед:

– Сегодня же надо срочно подать расчеты потребностей вашего отделения в медикаментах!

Зла не хватает, ей-богу! Говорю, стараясь быть вежливым:

– Почему все всегда – «срочно» и «сегодня»? Раньше нельзя было сказать? И потом: мы три года создавали стандарты для наших больных. Сколько и кого мы пролечили – известно: постоянно сдаем отчеты. Так дайте этим олухам из оргметодотдела задание все это подсчитать! У них там по два с половиной компьютера на рыло, а считаем всё мы, и «в столбик»! Это же вы нам должны говорить, где чего мы потратили и сколько еще нам надо!

– Не надо демагогий! Я жду к трем часам ваши расчеты. Никто не возмущается! Только вы! Вы думаете, что только вы в этой больнице работаете, а остальные…

– Груши околачивают?!

– Чтоооо?!

– Я просто вашу фразу продолжил. Вы же именно так хотели сказать?

Зову старшую сестру:

– Валентина Андреевна! У вас есть данные, сколько каких медикаментов мы потратили за прошлый месяц?

– Естественно! Издеваетесь?

– Умножьте все цифры на двенадцать, оформите как заявку на медикаменты на следующий год и отнесите секретарю главного для передачи начмеду. Мою подпись – спародируйте. Вы умеете, я знаю. Я ведь в операционную уйду, а начальство этих бумаг жаждет!

И так вру, выворачиваюсь и недоговариваю до той самой поры, пока по громкой связи не говорят:

– Больной в операционной! Ждем вас! А то анестезиолог уже ругается: «Пока хирурги не помоются – наркоз не начну!»

Сколько же у меня начальников, руководителей, указчиков и регуляторов! Плюнуть некуда!

Идем в операционную. В коридоре слышу, как наша пожилая санитарка учит молоденькую девицу в мини-халатике:

– Видишь, откуда свет бьет? Не три поперек света – разводы будут видны. Как лучи идут, по тому направлению и шуруй тряпкой!

Во какие тонкости! Не знал. Наконец все встает на свои места. Больной под наркозом. Нас облачили в стерильное.

– Можно начинать?

Лафа! Тут не соврешь, не объедешь на сивой кобыле, мульку не погонишь! «Да – да, нет – нет. А что сверх того – то от лукавого!»

Можно камеру на микроскопе включить, и тогда у нас будет свидетельство для защиты. А вдруг? Тогда будет свидетельство для обвинения. Но пока прецедентов в наших судах еще не было. Или я чего-то не знаю? Главное, чтобы больной не подвел, а в себе мы уверены.

– Разрез!

Оперировали больного с опухолью головного мозга. Ассистировал молодой доктор-интерн.

Для доступа к мозгу выпилили в черепе «окно» 8 на 8 см. Образовался плоский кусок костей черепа – «костный лоскут», как мы это называем. По окончании операции этот лоскут укладывается на место и фиксируется.

Выпилили лоскут, отделили его от мышц. Интерн держит лоскут в руках и не знает, куда его положить.

Тут присутствующий на операции коллега, видя, что интерн замер с куском кости в руках и уже в операции не участвует, хирургу не помогает, прикрикнул:

– Да брось ты эту кость и суши! Видишь, как кровит! Ничего же оператору не видно!

Интерн взял и выбросил лоскут в тазик у себя под ногами! То есть лоскут этот теперь как в помойном ведре побывал. Использовать его для закрытия дефекта черепа – невозможно.

Спрашиваю:

– Ты врачом у нас сколько работаешь?

– Пятый год! – и смотрит зло.

«Понятно, – думаю. – Опасный возраст! Здесь ничему еще не научился, что учил в институте – забыл. Гонору – немерено. Знает все больничные сплетни. Не увольняется только потому, что никак не найдет дураков, готовых платить ему пять тысяч долларов в месяц за честные глаза и знание английского».