Вернемся в 1998 год. Разобравшись с ранением сердца, я вышел осмотреть кишечную непроходимость, после, привезли аппендицит. Потом я зашил еще несколько поврежденных частей тела и вправил вывих. Часам к девяти вечера я всех спас и поехал домой.
По дороге по рации передали, что поступил вызов из частного сектора, вроде бы как огнестрельное ранение в голову.
— Доктор, заедем, посмотрим? — предложила фельдшер.
— Да запросто! Гулять так гулять! Новый год же!
Посередине огромного забетонированного двора, прижавшись спиной к стене дома, лежал мужчина средних лет и смотрел в никуда широко открытыми глазами. С его шеи стекала густая вязкая кровь, между ног в красной луже валялась пневматическая винтовка.
— Смотрите, из «воздушки» застрелился! — констатировал я, обследовав покойника. — Еще кровь не успела замерзнуть, совсем недавно.
— Как с «воздушки»? — удивилась фельдшер. — Разве такое возможно?
— Получается, что возможно! Приставил к сонной артерии, бах! Перебил сосуд и помер от кровотечения.
— А-а-а-а-а! Я же только на полчаса к соседке вышла! А-а-а-а! — заголосила толстая баба в ярком платке.
— Ладно, поехали, тут следователь нужен, а не мы. И честно говоря, я так хочу спать!
Но поспать мне в ту ночь так и не удалось. Около часа ночи раздался звонок в дверь.
— Здесь хирург Правдин живет? — спросил сухой хриплый голос.
— Здесь, а вы кто?
— Мы из милиции, откройте, необходимо поговорить!
Я открыл. За дверью стоял человек в форменном бушлате с погонами капитана.
— Проходите, слушаю вас.
— Вы последние дни выполняли ампутации ног? — спросил милиционер.
— Я месяц был в командировке, пару дней назад приехал. Но обычно зимой у нас ампутируют — много обмороженных. А в чем, собственно, дело?
— На помойке, за поселком, бомжи нашли человеческие ноги. Нам нужно знать, это ваши послеоперационные или расчлененка. Просим вас проехать с нами на место и помочь следствию.
— Интересно, а что бомжи делали в Новый год на помойке? — спросил я, когда мы сели в милицейскую «Ниву».
— Так они там живут, вот и наткнулись на ноги.
— Смотрите, какие сознательные бомжи, сразу обратились куда следует!
— Да, бдительности не теряют! — подтвердил милиционер.
Помойка располагалась километрах в трех от поселка, туда вела одна дорога, а вокруг холмами возвышались сугробы. Нас уже ждали. Неопределенного вида небритый человек в солдатском бушлате повел нас в глубь свалки, подсвечивая путь электрическим фонарем.
— Вот шдеся! — указал бомж, шамкая беззубым ртом.
— Доктор, посмотрите, ваша работа?
— Да, это послеоперационные конечности! — объявил я, осмотрев остатки двух ног.
— Вы можете объяснить, по каким признакам вы это определили?
— Пальцы, смотрите, черные, ссохшиеся после отморожения. Выше — ровный линейный разрез, вот видны лигатуры, их наложили в операционной, перевязывая сосуды. Уж не думаете ли вы, что кто-то отрезал человеку больные ноги и при этом перевязал сосуды хирургическим способом?
— Понял. Выходит, ноги отрезали в операционной?
— Абсолютно точно, в операционной.
— Тогда объясните мне, доктор, почему вы выбрасываете человеческие останки на свалку?
— Раньше мы их сжигали в кочегарке. Раньше кочегары просили за каждую конечность по сто грамм спирта, мы соглашались. А сейчас количество ампутаций почти утроилось, и они стали требовать по пол-литра за орган.
— Сориентировались! — хмыкнул капитан.
— Только где ж мы столько спирта возьмем? Стали просто в контейнер выбрасывать. Но однажды собаки вытащили ампутированную руку, вытащили ее на дорогу и стали грызть у всех на виду. Тут как назло какая-то важная тетя с районной администрации мимо проходила, увидела и сомлела, а потом закатила скандал.
— Надо думать, — хмыкнул капитан.
— Ясно, безобразие! А куда гнилые руки-ноги девать? Не возвращать же владельцам…
— Понятно, и вы решили их сами на свалку отвозить и хоронить?
— Точно, сажаем санитарку на «скорую», даем лопату, мешок с конечностью — и на свалку. Зима, видно, плохо прикопала.
— Да вообще не прикопано было! — возмутился бомж. — Прямо на снегу обе валялись!
— Послушай, глазастый! — накинулся я на бомжа. — А какого черта ты вообще делаешь на помойке?
— Живу я тут, — мирно ответил бомж.
Домой меня отправили только в четвертом часу ночи. Едва задремал, как подняли на «скорую» — железнодорожная травма. Кто-то попал под поезд. Как оказалось, некто Вениамин Борщ, сорокавосьмилетний профессиональный выпивоха, перемещался в пространстве в поисках самогона. Его путь лежал через железную дорогу, где необъятной цепью стоял товарный поезд. Устав обходить состав, Веня согнулся и стал протискиваться под вагонами; в этот самый миг дали зеленый, и поезд тронулся. Массивное колесо прошлось по левому бедру Борща, сердобольные прохожие отвезли его в хирургию.
Удивительно, но, лишившись ноги, Вениамин не только не потерял сознания, но и сохранил чувство юмора.
— Ну что, доктор, будем лечить, пускай Венька Борщ дальше небо коптит? — встретил меня жизнерадостным смехом человек с оторванной ногой.
— Как себя чувствуете?
— Спасибо, хреново! — продолжал веселиться Веня, дыша на окружающих едким перегаром.
«Странное дело, у этого мужика полностью вырвана левая нога из тазобедренного сустава, но одежда практически не заляпана кровью. Да и на вид он не производит впечатление человека, потерявшего много крови, — размышлял я, осматривая Борща. — Понятно, что он пьян, это как-то нивелирует шок. Часть крови «ушла» с оторванной конечностью, а почему нет кровотечения из раны? Там же проходят очень крупные сосуды, при повреждении которых смерть наступает в считанные минуты! А этот лежит и ерничает».
Лишь во время операции удалось установить, что своим огромным весом вагонное колесо не только отделило ногу, но и так сдавило сосуды, что они перестали кровоточить. Как я потом узнал, это довольно типично для железнодорожной травмы.
Была у нас одна «железнодорожная» травма за месяц до описываемых событий.
— Доктор, срочно! — кричит в телефонную трубку диспетчер «скорой». — Мальчика привезли, железнодорожная травма.
— Бегу! — отвечаю я и, сшибая все на своем пути, несусь из отделения на «скорую», представляя себе умирающего ребенка, залитого кровью, с размозженными конечностями. — Где пострадавший?
— Там, в смотровой!
Влетаю в смотровую и вижу упитанного мальчика лет восьми, сидящего на кушетке и одновременно качающего ногой и ковыряющего в носу.