Месть князя - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Маслиев cтр.№ 32

Посадив то, что осталось от Михаила, на возвышенность, прислонив хребтом к стволу дерева, Лопатин яростно оглянулся на Фуцзюя.

Учитель успокаивающе поднял руку и улыбнулся. Затем, молча наклонившись к Муравьеву и влив в его безвольный рот приготовленный раствор из соков различных лечебных трав и корней, с едва заметной, несколько смешной аффектацией отошел в сторону и застыл в ожидании.

Медленно… Медленно, очень медленно, яркая вспышка света в сознании Михаила начала постепенно меркнуть, и окружающий мир, вместе с затухающей какофонией звуков и острых, с огромным спектром оттенков запахов, стал приобретать некую смысловую определенность. Тени, суетившиеся вокруг него на фоне мутно-далекого ничто, стали принимать более реальные очертания. Очередная зыбкая фигура, излучающая доброжелательность (он хорошо научился различать за это время оттенки энергии вокруг него), наклонилась над ним, и он почувствовал на своих губах сладкую прохладу родниковой, пахнущей различными травами воды. Не избалованный приемом пищи организм рванулся к этому новому источнику энергии. Буквально каждая молекула этой жидкости остро ощущалась не только губами, полостью рта – в желудке, в кишечнике, в печени, в каждом капилляре медленно-медленно рождалось знакомое тепло, оттаивало сознание. Предметы, окружающие его, приобретали строгую цветовую очерченность. И вскоре он провалился, а скорее – взорвавшись, рухнул в океан искрящегося счастья. Ослеп, оглох, перестал существовать и снова распахнулся навстречу этому ослепительно-счастливому космическому урагану, имя которому Жизнь. Он превратился в бесконечность, стал Богом. «Я человек, я Бог, и имя мое вечно» – вспомнил он слова Низами. Он вновь начал мыслить, а значит, и существовать. Глаза, принимая былую осмысленность, ярко засинели отражением ало-синего простора, расстилавшегося под ним, далеко внизу.

Блеснув в улыбке зубами, увидев окружавших его друзей, он произнес надтреснутым от истощения связок голосом:

– Ребята… Жив!..

– Жив, жив, курилка, – засмеялся в ответ Евгений, покровительственно-осторожно дотрагиваясь до ощутимо хрупкого тела друга. – Ты опять обманул эту старую шлюху – смерть.

Подобно костяшкам четок, в своей правильной сферичности почему-то отождествляясь с Вечностью, дни нанизывались на иглу времени, отщелкивали месяц за месяцем.

Внешне окрепшее тело Михаила, в процессе изнурительных тренировок приобретавшее облик древнеэллинских, гомеровских героев, удивляло его друзей на утренних тренировках. Волны мышц, перекатывающиеся под гладко-молодой кожей, поражали мощью эластичной упругости. Черты лица, несмотря на еще более строгую очерченность, светились какой-то юношеской чистотой. И только сурово-свинцовые льдины синевших глаз выдавали в нем мудрость зрелого, много повидавшего и круто мыслящего человека. Но внешние проявления молодости и силы даже в малой степени не отражали огромный энергетический, нравственный и интеллектуальный потенциал, наработанный им за это время.

Фуцзюй не ошибся. Такого ученика у него еще никогда не было. Все знания и опыт, которые передавал Михаилу учитель, тот не только схватывал на лету, но и еще углублял, усиливал их понимание, творчески подходя к процессу их усвоения. Длительное голодание, пребывание в священной пещере Бодхидхармы, продолжительная постоянная связь с космической энергией, внутренняя и наследственная предрасположенность к подобного рода деятельности, еще более двадцати лет назад угаданная в нем Фуцзюем, – все это несомненно сыграло свою роль.

В одном только ошибался учитель. Михаил не «прозревал» и не собирался «прозревать сердце будды внутри себя». Он не собирался посвящать этому учению всю свою жизнь. В его груди, если можно так выразиться, билось сердце этакого славянского конкистадора, заставлявшее в далеком прошлом его предков вместе с Ермаком покорять Сибирь, открывать Алеутские острова, заселять Америку на территории нынешнего Сан-Франциско и даже «плевать в морду» богоподобному императору всея Руси, выходя с полками на Сенатскую площадь.

Как и в спокойном, цивилизованном Париже, ему здесь становилось скучно. Его душа рвалась в Россию. Спроси его «почему?» – он не дал бы ответа.

– Домой, пора домой… – соглашался он с друзьями, которые постоянно подталкивали его к этому решению.

– Сильный не одолеет знатока кулачного боя, – вещал учитель. – Знаток кулачного боя не одолеет того, кто знает специальные методы тренировки. Тот, кто знает специальные методы тренировки, не совладает с тем, кто знает полную методику школы. Но даже тот, кто знает полную методику школы, не одолеет того, кто посвящен в Искусство, – Фуцзюй запнулся, осуждающе глянув на своего любимого ученика.

Широко открытыми глазами Михаил смотрел внутрь себя, переживая что-то неведомое, неподвластное учителю.

– Ми-шу, – окликнул его Фуцзюй, – ты уже практически посвященный, но не следует останавливаться на пути Дамо. Эта дорога – дорога постоянного развития, развития и повторения, повторения и развития, все выше и выше, совершенствуясь по спирали. Познания истины, как и познания самого себя, бесконечны, как бесконечен Будда.

Закончив речь, Фуцзюй с небольшим шипением, которого требовал стиль змеи, выдохнул и жестом, означающим окончание медитации, поднял друзей на ноги.

Стиль змеи, который должны сегодня осваивать друзья, по своему техническому рисунку был полностью противоположен стилям леопарда и тигра, отработанным ими на прошлых тренировках. До этого упор делался на развитие физической силы, и они подходили для людей физически крепких, что особенно импонировало Лопатину. Стилем змеи обычно овладевали монахи, обладающие повышенной гибкостью тела и подвижностью суставов. Этот стиль требовал великолепной работы корпусом: наклонов, вращений, волнообразных движений.

Для Михаила отработка данного стиля, как, впрочем, и любого другого, не представляла никакого труда – казалось, он родился в шкуре змеи. Лопатину же, в отличие от Блюма, которому хоть и с трудом, но удавалось повторять за Муравьевым движения, этот стиль не давался совершенно. Вот «подобно яростному тигру, ударами когтей сносить горы» – это по нему. Или использовать «кулак золотого леопарда» – это тоже куда ни шло. Ставя специальное дыхание, соответствующее стилю змеи, он издавал шипящие звуки, более подходящие, если можно так выразиться, стаду амазонских анаконд. Его движения напоминали не гибко извивающуюся змею, а яростную пляску взбесившегося буйвола.

Наблюдая за его стараниями, Фуцзюй скрывал добрую усмешку за своими вислыми усами, чем еще более ярил все замечающего Евгения.

Но сила и мощь Лопатина вызывали у учителя, вместе с улыбкой, уважительное удивление, которое испытал бы в эпоху Людовика XIV дворянин, вызвавший противника на дуэль и наткнувшийся, со своей шпажонкой, на лихого детину с огромной оглоблей в руках, вертящейся подобно пропеллеру.

«Этот боец своей мощной непредсказуемостью поставил бы в тупик многих посвященных бойцов», – учитель снова добродушно улыбнулся в усы, чем заставил Евгения так яростно-громоподобно зашипеть на выдохе, что, наверное, все змеи пустыни Гоби, расположенной северо-западнее гор Суншань, завернулись бы от завистливого стыда с ощущением своей змеиной неполноценной ущербности.