Ухищрения и вожделения - читать онлайн книгу. Автор: Филлис Дороти Джеймс cтр.№ 7

Комната, в которой не было ничего лишнего, ничего претенциозного, казалась очень удобной и вызывала в душе чувство удивительного покоя. Дэлглиш даже на миг задумался: отчего бы это? Может быть, запах трав и свежеиспеченного теста рождал это чувство? Или чуть слышное тиканье стенных часов, которые, казалось, не только отмечают бег секунд, но и заставляют время течь медленнее? А может, это ритмичное биение моря, доносящееся сквозь полуоткрытые двери? Красивые и удобные кресла с подушками, создающие ощущение благополучия? Сознание, что здесь хорошо и вкусно кормят? Открытый камин с горящими в нем поленьями? А может быть, эта кухня просто напомнила ему о кухне в доме приходского священника, где Адам — единственный и очень одинокий ребенок — встречал тепло и нетребовательное доброе участие и где его кормили поджаренными хлебцами, истекающими маслом, и угощали запретными вкусностями?

Он положил гранки на открытое бюро, отказался от предложенного хозяйкой кофе и пошел вслед за Элис Мэар назад, к парадной двери. Элис проводила его до машины и сказала:

— Я была очень огорчена, когда узнала о вашей тетушке. Огорчена за вас. Мне кажется, для орнитолога смерть перестает быть чем-то ужасным, особенно когда слабеют зрение и слух. А умереть, как она — во сне, не испытывая страданий и не обременяя других… Завидный конец. Но для вас… Вы ведь знали ее так долго, что вам она, должно быть, казалась бессмертной.

Формальные соболезнования всегда трудно высказывать и тяжко выслушивать. Они обычно звучат либо банально, либо неискренне. Слова Элис были полны искренности и понимания. Джейн Дэлглиш действительно казалась ему бессмертной. Наше прошлое, подумал Адам, держится на очень старых людях. Уходят они, и на какое-то время представляется, что и наше прошлое, и мы сами нечто совершенно нереальное. Он ответил:

— Не думаю, что смерть вообще казалась ей чем-то ужасным. Но я вовсе не уверен, что хорошо понимал тетушку, и теперь жалею, что не попытался узнать ее получше. Мне очень ее недостает.

Элис Мэар сказала:

— Я тоже ее не знала. Может быть, и мне следовало попытаться узнать ее получше. Она была человеком очень замкнутым. Я думаю, она была одной из тех счастливых женщин, которые находят, что приятнее всего общение с самими собой. И всегда кажется, что посягательство на такую самодостаточность — беспардонная наглость. Может быть, и вы такой же? Но если вы способны выносить общество других людей, то в четверг я приглашаю на обед нескольких знакомых. В основном это коллеги Алекса с электростанции. Если вам интересно, приходите. Обед — в восемь. Сбор — с половины восьмого.

Последние слова прозвучали скорее как вызов, чем приглашение. К собственному удивлению, Дэлглиш это приглашение принял. Впрочем, и вся эта встреча вызывала некоторое удивление. Элис Мэар стояла, следя с напряженной серьезностью, как он отпускает сцепление и разворачивает машину, и у него создалось впечатление, что она критическим оком оценивает, хорошо ли он с этим справляется. Ну что ж, подумал он, по крайней мере она не спросила, собирается ли он помогать норфолкской полиции в поимке Свистуна.

Минуты через три он убрал ногу с акселератора. Прямо перед ним по левой стороне узкой дороги брела группка детей. Старшая девочка катила перед собой прогулочную коляску; двое младших шли рядом, у нее по бокам, схватившись за поручни коляски. Услышав шум машины, девочка обернулась, и Дэлглиш увидел худенькое нежное лицо, обрамленное золотисто-рыжими волосами. Он узнал их: это были ребятишки семьи Блэйни, он как-то встретил их на берегу вместе с матерью. Очевидно, старшая девочка ходила за покупками: полочка под сиденьем складной коляски была доверху забита пластиковыми пакетами и сумками. Инстинктивно Адам сбавил скорость. Вряд ли детям грозила сейчас реальная опасность: Свистун выискивал себе жертвы по ночам, а не среди белого дня, да к тому же ни одна машина не проехала мимо с тех пор, как Дэлглиш свернул с прибрежного шоссе. Но девочка с трудом катила перегруженную коляску, и вряд ли ей вообще следовало находиться так далеко от дома. Дэлглишу не приходилось видеть коттедж семьи Блэйни, но тетушка говорила, что они живут милях в двух к югу от мельницы. Он припомнил, что знал об этом семействе. Отец их — художник — пробавлялся случайными заработками, его невыразительные, слишком красивые акварели продавались по всему побережью в кафе и лавках, посещаемых туристами, а мать была безнадежно больна — рак. «Хотел бы я знать, жива ли она еще?» — подумал он. Его первым поползновением было погрузить ребятишек в машину и отвезти домой, но он понимал, что из этого ничего не выйдет. Почти наверняка старшая — Тереза, кажется? — уже твердо знает, что не следует принимать от чужих предложение подвезти, особенно от незнакомых мужчин, а он ведь фактически был здесь чужой. Неожиданно для себя самого он развернул «ягуар» и помчался назад, к «Обители мученицы». На этот раз парадная дверь была открыта настежь, и на выстланном красной плиткой полу лежала широкая солнечная полоса. Элис Мэар услышала шум подъехавшей машины и вышла из кухни, вытирая мокрые руки. Он сказал:

— Ребятишки Блэйни идут домой по дороге. Тереза везет коляску и пытается справиться с близнецами. Я подумал, что мог бы подвезти их, если бы со мной была женщина. Кто-то, кого они знают.

Она ответила только:

— Меня они знают.

Без лишних разговоров она отправилась в кухню, затем снова вышла, прикрыла входную дверь, не позаботившись запереть ее, и села в машину рядом с ним. Включая передачу, Дэлглиш случайно коснулся ее колена и почувствовал, как она отпрянула: движение было едва заметным, скорее даже не физическим, а эмоциональным, не внешним, а внутренним. Этакое деликатное напоминание: не следует вторгаться на территорию моего «я». «Вряд ли это движение вызвано отвращением ко мне лично», — подумал Дэлглиш. И молчание ее вовсе не было неприязненным. Когда они заговорили, беседа была совсем краткой. Он спросил:

— Что, миссис Блэйни еще жива?

— Нет. Умерла полтора месяца тому назад.

— Как же они справляются?

— Думаю, не очень-то хорошо. Но Райан Блэйни не хочет, чтобы посторонние вмешивались в их жизнь. Я его понимаю. Стоит ему чуть уступить, и половина патронажных работников Норфолка, профессионалов и просто любителей, сядет ему на голову.

Когда они нагнали ребятишек, Элис Мэар открыла дверцу машины и заговорила с девочкой:

— Тереза, это мистер Дэлглиш. Он хочет вас всех подвезти домой. Он — племянник мисс Дэлглиш, с Ларксокенской мельницы. Кто-то из двойняшек может устроиться у меня на коленях, тогда вы все вместе с коляской поместитесь на заднем сиденье.

Тереза, взглянув на Дэлглиша без улыбки, мрачновато произнесла «спасибо». Она напомнила ему портреты молодой Елизаветы Тюдор: такие же золотисто-рыжие волосы, обрамляющие странно недетское лицо, одновременно скрытное и сдержанно-спокойное, такой же острый нос и настороженный взгляд. Личики двойняшек — смягченное издание ее собственного лица — вопрошающе повернулись к ней и тут же озарились робкими улыбками. Похоже было, что одевали ребятишек в спешке, и одежда их не очень-то подходила для долгих прогулок на мысу даже в теплый осенний день. На одной из двойняшек было летнее платьице из розовой в крапинку хлопчатобумажной ткани с двойными оборками, на другой — клетчатая блузка и передник. Тощие ножонки — без чулок. На Терезе — джинсы и заношенная футболка с картой лондонского метро на груди. Дэлглишу пришло в голову, что футболку когда-то привезли из школьной поездки на экскурсию в Лондон. Футболка была велика девочке, и худенькие веснушчатые руки торчали из широких бесформенных рукавов, словно палки. В отличие от сестер Энтони был одет слишком тепло — в рейтузы, джемпер и стеганую куртку, а сверх всего на нем был еще и шерстяной шлем с помпоном, натянутый низко на лоб. Мальчик взирал из-под козырька на происходящее мрачно, без улыбки, решительный и надменный, словно Цезарь.