Женщина со шрамом - читать онлайн книгу. Автор: Филлис Дороти Джеймс cтр.№ 113

— Но может ли она себе такое позволить?

— Я думаю, да. Она всегда жила очень экономно. И ведь он не будет стоить дорого. В конце концов, как вы сами сказали, Каменный коттедж, с его историей, не очень-то легко будет продать. Во всяком случае, я могу попробовать поговорить с ней. Но если она переедет в коттедж, придется повысить ей зарплату.

— А это не вызовет у нас трудностей?

Хелина улыбнулась:

— Вы забываете, что у меня тоже есть деньги. В конце концов, мы же договорились, что ресторан — на моей ответственности. Хотя Гай был неверным мужем и шельмецом, он был не из скупых шельмецов.

Итак, эта проблема оказалась решена. Чандлер-Пауэлл подумал, что, вероятно, это станет прообразом его семейной жизни. Признается затруднение, предлагается целесообразное решение, никаких особых действий с его стороны не требуется. Он сказал легким тоном:

— Раз мы не можем толком без нее обойтись, хотя бы поначалу, все это представляется мне разумным.

— Это я не могу без нее обойтись. Разве вы не заметили? Она — мой моральный компас.

Они пошли дальше по аллее. Чандлер-Пауэлл мог видеть, что, вероятнее всего, теперь его жизнь будет для него планироваться, Эта мысль не вызвала у него беспокойства, наоборот — он был вполне удовлетворен. Ему придется много работать, чтобы содержать Манор и лондонскую квартиру. Но он всегда много работал. Работа была его жизнью. Он был не так уж уверен, что стоило затевать историю с рестораном, но давно пора было привести в порядок конюшенный блок, а посетителям ресторана не придется заходить в сам Манор. И очень важно сохранить Дина и Кимберли. Хелина всегда знает, что делает.

— Вы слышали что-нибудь о Шарон? — спросила Хелина. — Где она, какую работу ей нашли?

— Ничего не слышал. Она пришла из ниоткуда и ушла в никуда. Слава Богу, я не несу за нее никакой ответственности.

— А что Маркус?

— Вчера получил от него письмо. Кажется, ему удается хорошо обосноваться в Африке. Вероятно, для него это и в самом деле наилучшее место. Нельзя было надеяться, что он сможет оправиться после самоубийства Кэндаси, работая здесь. Если она хотела нас с ним разъединить, она правильно взялась за это дело.

Однако говорил он совершенно беззлобно, почти не проявляя интереса. После коронерского следствия они редко говорили о самоубийстве Кэндаси — и всегда с чувством неловкости. Почему, задавалась Хелина вопросом, почему вдруг он выбрал именно этот момент, когда они вместе шли по аллее, чтобы вернуться в прошлое, причиняющее такую боль? Может быть, таким образом он хочет обозначить формальный конец, дать понять, что нора покончить с обсуждениями тех событий и с размышлениями о них?

— А Флавия? Вы выбросили ее из головы, как и Шарон?

— Нет, мы с ней поддерживаем контакт. Она выходит замуж.

— Так скоро?

— Это кто-то, с кем она познакомилась в Интернете. Она пишет, что он — поверенный. Два года назад он овдовел, и у него есть трехлетняя дочь. Ему около сорока, он одинок и ищет жену, любящую детей. Она утверждает, что очень счастлива. Ну что ж, она получает то, чего так хотела. Это свидетельствует о мудрости — точно знать, чего ты хочешь от жизни, и направлять всю свою энергию на то, чтобы добиться этого.

Они уже вышли из аллеи и собирались войти в западную дверь Манора. Взглянув на Хелину, Джордж поймал ее затаенную улыбку.

— Да, — сказала она. — Флавия — мудрая женщина. Именно так я и сама всегда поступаю.

Хелина сообщила эту новость Летти, когда они были в библиотеке. Она спросила:

— Ты меня не одобряешь, да?

— Я не имею права не одобрять, только право опасаться за тебя. Ведь ты его не любишь.

— Сейчас, вероятнее всего, нет, во всяком случае, еще не совсем. Но это придет. Всякий брак всегда — процесс обретения любви или ее утраты. Не беспокойся. Мы вполне устроим друг друга — и в постели и вне ее, и этот брак будет прочным.

— И знамя Крессетов вновь взовьется над Манором, и со временем ваш потомок предпочтет поселиться здесь.

— Милая Летти, как хорошо ты меня понимаешь.

И Летти осталась одна, обдумывая предложение, которое Хелина сделала ей перед тем, как они расстались. Она прошла через сад, ничего не видя вокруг, и сейчас наконец, как это часто случалось, обнаружила, что медленно идет по липовой аллее к Камням. Оглянувшись на окна западного крыла, она обратилась мыслями к той частной пациентке, чья гибель изменила жизнь всех, кто — виновные в этом или не виновные — были этой гибелью затронуты. Но разве насилие не всегда затрагивает тех, кто оказался рядом? Что бы ни означал тот шрам в жизни Роды Грэдвин — искупление, ее личное «noli me tangere», [37] знак неповиновения или напоминание, по причине, которая не была — и никогда уже не будет — никому в Маноре известна, она нашла в себе силы и волю от него избавиться и изменить ход своей жизни. Но эту надежду у нее украли, и теперь необратимо изменится жизнь других людей.

Конечно, Рода Грэдвин была молода — моложе, чем Летти, которая в свои шестьдесят лет понимала, что выглядит гораздо старше. Но у нее впереди еще могло быть лет двадцать относительно активной жизни. Разве для нее уже настала пора укрыться в безопасности и комфорте Манора? Она размышляла над тем, какой станет ее жизнь здесь. Коттедж, который она сможет назвать своим, отделанный по ее собственному вкусу, сад, который она станет сама растить и лелеять, полезная работа, которую она будет делать без напряжения и вместе с уважаемыми ею людьми, ее книги и музыка, библиотека Манора, всегда доступная ей, воздух Англии — каждодневно, в одном из прелестнейших графств страны, возможно — удовольствие видеть, как подрастает ребенок Хелины. А что в далеком будущем? Двадцать лет — возможно — полезного и относительно независимого существования, прежде чем она постепенно превратится в обузу в собственных глазах, а может быть, и в глазах Хелины. Но эти двадцать лет будут хорошими годами.

Летти понимала, что уже привыкла смотреть на мир за пределами Манора как на мир по сути своей враждебный и чуждый: это была Англия, которую она уже не узнавала, сама Земля превратилась в умирающую планету, где миллионы людей постоянно перемещались с места на место, словно черные пятна одушевленной саранчи, вторгаясь, поглощая, портя, уничтожая самый воздух когда-то далеких и прекрасных пространств, теперь прогорклых от тяжелого человеческого дыхания. И все же он по-прежнему оставался ее миром, тем самым, в который она была рождена. А сама она оставалась его частью — в его порче точно так же, как и в его великолепии, и в его успехах. Сколько всего такого пришлось ей испытать, проведя многие годы за фальшиво-готическими стенами престижной женской школы, где она преподавала? Скольких людей не своего круга, не своего слоя она на самом деле знала, кроме тех, кто разделял ее взгляды, ее ценности и предрассудки, кто говорил с ней на одном языке?