- Если этим вы хотите сказать, что я желал бы владеть тем, чем владеете вы...
- Именно это я и хотел сказать, - грубо перебил его Стеттон.
- Тогда, месье, вы - лжец.
В ресторане как раз в этот момент стало довольно тихо, и громкие эти слова были услышаны половиной зала. Приглушенный женский возглас донесся от соседнего стола.
Науманн привстал в кресле, чтобы успеть перехватить руку, которая, как ожидалось, могла бы нанести удар, лицо его внезапно побледнело.
Шаво все с той же издевательской ухмылкой смотрел прямо в глаза Стеттону, который, кажется, единственный остался недвижим после прозвучавших слов.
- Сядьте. Пусть говорит. Оставьте дурака. Он сам лгун, - громко произнес Стеттон.
Но оказалось, что француз не намерен был проявлять подобное великодушие.
Со всех сторон зала раздались крики, дюжина официантов ринулась к ним. Науманн вскочил на ноги и подался вперед. Но не успел. Стеттон откинулся на спинку кресла от пощечины, которую запечатлела на его лице ладонь месье Шаво...
Все сразу смешалось. Большинство присутствующих, бросив свои столы, столпились вокруг очага возмущения. Шесть или семь официантов держали за руки месье Шаво, еще больше народу оттаскивало Стеттона, который отбивался изо всех сил и шипел от ярости, не в силах освободиться.
По всему залу звучали возбужденные голоса: Маризи наслаждался.
Науманн, державший Стеттона за руки так крепко, что тот перестал кидаться на француза, сказал американцу не допускающим возражения тоном:
- Пойдем, дружище, ты делаешь из себя посмешище.
Ради бога, успокойся. Успокойся. - Потом молодой дипломат повернулся к Шаво и холодно сказал: - Месье, совершенно очевидно, чего вы добиваетесь. Я явлюсь к вам от имени моего друга, месье Стеттона, которого вы оскорбили.
После этих слов официанты отпустили месье Шаво, который поклонился и, ни на кого не глядя, пошел обратно к своему столу, в то время как взгляды всех присутствующих были прикованы к нему. Толпа откатилась и начала отыскивать свои столики. Официанты, деликатно ухмыляясь, обрадованные редким в их монотонной жизни развлечением, подбирали разбросанные салфетки и спешили по своим местам.
- Давай уйдем отсюда, быстрее, - приговаривал Науманн, прокладывая путь к дверям в лабиринте столов и кресел.
Стеттон, ошарашенный происшедшим, следовал за ним.
Глава 10
САДЫ МАРИЗИ
Спустя тридцать минут Ричард Стеттон в полном смятении сидел на краешке кровати в своей комнате, тщетно пытаясь разобраться в том, что же, собственно, произошло в ресторане отеля "Уолдерин".
Друг его, Науманн. только что покинул комнату, а перед тем они минут двадцать говорили, вернее, Науманн задавал ему странные вопросы и давал инструкции.
Так что же произошло?
Стеттон стиснул лоб руками и постарался привести мысли в порядок. У месье Шаво не было очевидной причины называть его лжецом. К тому же он тотчас вернул французу его же эпитет, так что счет сравнялся. Но потом Шаво дал ему пощечину... У него до сих пор лицо горело...
А потом...
Так. Потом Науманн привел Стеттона в его комнату и начал задавать самые дурацкие вопросы.
Во-первых, он предложил другу "действовать". Стеттон согласился, но при том абсолютно не понял, что это может означать. Потом молодой дипломат осведомился, хорошо ли он стреляет из пистолета. Он ответил, что плохо.
А как насчет рапир? Тут уж Стеттон совсем перестал что-либо понимать и решил, что друг просто рехнулся.
В конце концов до него с трудом начало доходить, что ему предстоит с кем-то драться не то на шпагах, не то еще на чем-то; он открыл было рот, чтобы решительно отказаться от любых подобных предложений, однако Науманн уже ушел, пообещав напоследок вернуться утром, как только завершит "переговоры".
И все же цепочка всех этих невероятных событий не слишком потрясла Стеттона. Ему и так было о чем подумать. Он что-то произнес вслух и только потом осознал, что это было слово "дуэль". Оно стало отправной точкой, с которой в его голове стало проясняться.
В этот момент его пристальный взгляд остановился на чемоданах, составленных в центре комнаты, и рассудок занялся решением другого вопроса. Для чего это?
Куда я собирался?
Это вернуло его мысли к Алине., к сцене накануне вечером в ее доме, его угрозе бросить ее и к сообщению, которое так и не пришло. Потом он увидел ее в зале, и там был месье Шаво, который кое-что сделал, и завтра утром он должен отомстить Алине за себя, так что можно распаковывать чемоданы.
Выругавшись, он поднялся на ноги, механически разделся, лег спать и уснул.
Утром все изменилось. Он проснулся рано, с гнетущим ощущением грядущего несчастья и чувством, что лицо мира полностью изменилось за последние двадцать четыре часа. Холодный душ оживил его тело и прояснил мысли.
Если то, что случилось накануне, казалось хаосом и неразберихой, то теперь распадалось на два или три отдельных факта, каждый из которых неотвратимо предстал перед ним.
Во-первых - поездка в Париж; ее придется отложить - сейчас по крайней мере. Он распаковал чемоданы, развесил одежду, расставил по своим местам некоторые мелочи. На это ушел целый час; тут он почувствовал, что проголодался, и позвонил, чтобы ему в номер принесли завтрак.
За кофе и фруктами он размышлял над второй проблемой - как исполнить свою угрозу в адрес мадемуазель Солини. Теперь, продумывая детали, он понял, что сделать это весьма затруднительно. Во-первых, он не настолько был вхож в гостиные Маризи, чтобы донести до них информацию о том, что мадемуазель Солини - мошенница и лгунья. А во-вторых, он все еще не совсем верил рассказу Науманна о ней.
В конце концов он остановился на решении обо всем оповестить принца Маризи, чтобы одним махом расправиться и с Алиной, и с генералом Нирзанном.
Оставалась еще небольшая неприятность с месье Шаво. От нее он просто отмахнулся, как от дичайшей нелепости.
В самом деле, даже если допустить, что дуэли считаются хорошим тоном в Маризи, но не в Нью-Йорке же, и у него, как американца, достанет здравого смысла и смелости придерживаться обычаев своей родины. Предположим, рассуждал он дальше, что, находясь в Риме, мы обязаны вести себя как римляне, стало быть, находясь среди каннибалов, мы что, должны жрать друг друга? Очевидная чушь. Quod erat demonstrandum {Что и требовалось доказать (лат.)}.
Впрочем, он все же чувствовал, что ступает на опасную почву, хотя сумел подавить в себе желание броситься на поиски Науманна и по-быстрому уладить это дело. Нет, решил он, лучше оставаться в своей комнате и дожидаться Науманна, он же обещал прийти.
Ожидание было долгим, с девяти утра до одиннадцати. Ровно в одиннадцать портье отеля по телефону сообщил, что месье Фредерик Науманн спрашивает мистера Ричарда Стеттона. Стеттон распорядился проводить гостя к нему наверх.