— Ждёте Вулфа? — воскликнул я. — Ждёте, что он приедет сюда?
— Конечно, если он не враг себе. Я недвусмысленно дал ему это понять, когда разговаривал с ним по телефону.
Но тут мне было уже не до смеха.
— Послушайте, мистер Дервин, сегодня, кажется, не лучший день в вашей жизни. Вы упустили шанс заключить самое выгодное пари из всех, какие вам когда-либо предлагали. А надежда увидеть Вулфа здесь так же эфемерна, как то, что я собираюсь назвать вам имя убийцы Барстоу.
— Вот как! — не выдержал Бей Кук. — Ты как миленький всё нам расскажешь, будь уверен.
— Возможно, расскажу всё, что знаю. А вот насчёт того, кто убил Барстоу, не расскажу, потому что не знаю этого. Теперь же, если хотите, охотно поведаю вам, что я думаю о состоянии ваших дорог…
— Хватит! — сердито оборвал меня Дервин, который, как я заметил, становился всё жёстче. — Вы, Гудвин, выдвинули самое невероятное из обвинений и преподнесли это как сенсацию. Не скажу, что у меня к вам много вопросов, ибо я слишком плохо осведомлён. Но один вопрос я всё же задам и жду немедленного и исчерпывающего ответа. С какой целью ваш хозяин послал вас сюда сегодня?
Я сокрушённо вздохнул.
— Я уже сказал вам, мистер Дервин. Заключить пари.
— Бросьте, не надо говорить чепуху. Это не пройдёт, и вы прекрасно знаете. Рассказывайте, мы вас слушаем.
— И не вздумай умничать, — добавил Бен Кук. — Умников мы здесь не очень жалуем.
Я мог бы пикироваться с ними до самой ночи, если бы захотел, но время подпирало, и мне порядком всё это надоело. Поэтому я произнёс целую речь.
— Послушайте, джентльмены. Вы раздражены, и это плохо. Я-то здесь при чём? Может, мне следует послать вас ко всем чертям, встать и уйти? Я знаю, мистер Кук, до полицейского участка тут рукой подать, но мне надо в другую сторону. Ей-богу, вы ведёте себя, как пара не очень расторопных легавых. Удивляюсь вам, мистер Дервин. Ниро Вулф даёт вам отличную наводку. А вы что делаете? Тут же сообщаете об этом Бену Куку, а меня вынуждаете забрать предложение обратно и оставить вас обоих ни с чем. Задержать меня вам не удастся. Ниро Вулф с удовольствием возбудит дело о незаконном задержании. В полицейские участки я захаживаю, лишь когда хочу, например, навестить старых друзей, а в противном случае извольте официально предъявить повестку. Подумайте, что будет, если я расскажу газетчикам, да ещё когда это подтвердится, что Барстоу был действительно убит. Откровенно говоря, я уже жалею, что связался с вами, и, как только получу от вас чек, намерен откланяться. Больше я вам ничего не скажу. Вы меня поняли? Верните чек, или перейдём к делу.
Дервин сидел, сложив руки на столе, и сурово молчал.
— Значит, ты приехал в нашу глубинку, чтобы поучать тут нас всех? — не выдержал шеф полиции. — У меня достаточно власти, чтобы отправить тебя в участок, обвинив всего лишь в умысле. Большего мне и не нужно.
— Что ж, я понимаю вас, — ответил я. — Дервин дал вам в руки фитиль от фейерверка, который мог бы зажечь сам, да испугался. Вот вы и нервничаете. — Я повернулся к Дервину. — Вы звонили начальству в Нью-Йорк?
— Нет, я звонил Андерсону.
— Дозвонились?
Дервин разжал руки, поёрзал в кресле и растерянно взглянул на меня.
— Я говорил с Морли.
— А, с Диком Морли. Ну и что он сказал?
— Он сказал, что, если Вулф предлагает пари на десять тысяч долларов, другой стороне вряд ли стоит ставить против них даже тысячу.
Я был так расстроен неудачей, что даже не улыбнулся остроумию Дика.
— И после этого вы торчите здесь, вместо того чтобы схватить лопату и бежать на кладбище? Повторяю, от меня, а тем более от Вулфа, вы ничего не добьётесь. Решайтесь или верните чек.
Дервин печально вздохнул и откашлялся.
— Гудвин, — сказал он. — Я буду с вами откровенен. Я в полном отчаянии. Это не для огласки, Бен, но это так. Я не знаю, что делать. Разве вы не понимаете, что означает эксгумация и вскрытие тела Питера Оливера Барстоу?
— Ерунда. Можно выдвинуть десяток разных причин, почему это необходимо, — заверил я.
— Возможно, я просто не способен это сделать. Я знаю эту семью и не могу так поступить. Дозвониться Андерсону в Лейк-Плесид не удалось, я буду звонить ещё вечером, в шесть, во всяком случае, до семи. Если он выедет ночным экспрессом, завтра утром он будет здесь. Пусть сам решает.
— Значит, сегодня не получится, — сказал я.
— Да, сегодня это невозможно. Я не уполномочен решать такие вопросы.
— Ладно. — Я поднялся. — Позвоню Вулфу, спрошу, будет ли он ждать так долго. Если он согласен, я покидаю вашу глубинку. В таком случае позвольте забрать чек.
Дервин вынул из кармана чек и отдал его мне.
— Могу подвезти вас к участку, шеф, — предложил я Бену с улыбкой.
— Поезжай, парень, поезжай.
Глава 5
Вулф в тот вечер был воплощением такта и внимания. Я успел к ужину, но за столом он не позволил мне ни слова сказать о поездке в Уайт-Плейнс. Впрочем, о серьёзной беседе не могло быть и речи, ибо в это время Вулф обычно включает радиоприёмник. Он любит говорить, что нынешний век — это век домоседа. В прежние времена, удовлетворив страсть к познанию истории трудами Гиббона, Ренке, Тацита или Грина,
[3]
человек, чтобы узнать о своих современниках, отправлялся путешествовать. Ныне, когда надоедает читать мемуары римских императоров Гальбы или Вителлия, можно, едва привстав в кресле, повернуть ручку радиоприёмника.
Передача, которую Вулф старается не пропустить, называется «Весёлые парни». Почему она ему нравится, убейте, не понимаю. Он слушает её, сложив на животе руки с переплетёнными пальцами, закрыв глаза и как-то странно сжав губы, будто что-то держит во рту и собирается выплюнуть. В такие часы я стараюсь исчезнуть из дома — отправляюсь на короткую прогулку или что-нибудь в этом роде. Я предпочитаю другие программы, а эта кажется мне слишком вульгарной.
После обеда, когда мы перешли в кабинет Вулфа, я коротко рассказал ему о своей неудаче. Чертовски неприятно было извиняться, потому что в таких случаях он всегда убивает меня своим великодушием: он уверен, что я сделал всё возможное, но неблагоприятное стечение обстоятельств оказалось сильнее нас, и всё такое прочее. У меня создалось впечатление, что его мало заинтересовали как мой рассказ, так и мои извинения. Я попробовал для затравки заставить его придумать, как побудить окружного прокурора всё же пойти на пари, но Вулф остался равнодушен к моим идеям. Я предложил ещё раз попробовать Дервина, но он ответил, что, пожалуй, этого не следует делать.
— Лягушки не умеют летать, — глубокомысленно заметил он, внимательно разглядывая увядший стебель симбидиум александерри, который принёс ему садовник Хорстман. — Ему не хватает воображения, даже самой малости. Судя по твоим рассказам, он вообще лишён воображения. Флетчер М. Андерсон, тот, разумеется, не упустил бы такой случай. Он богат, тщеславен и далеко не дурак. Он бы сразу сообразил, что вскрытие можно произвести без лишнего шума и огласки, и, если оказалось бы, что я не прав, он получил бы свои десять тысяч, а если бы проиграл мне эту сумму, всё равно оказался бы в выигрыше. Как прокурор он получил бы громкое, можно сказать, сенсационное дело, а в моём лице — источник дальнейшей информации. И всё за свои десять тысяч долларов. Твоя поездка в Уайт-Плейнс — это обычная коммерческая сделка, ты мне, я тебе. Окажись Андерсон на месте, он так бы и отнёсся к этому. Возможно, сделка ещё состоится. Она заслуживает некоторых размышлений. Кажется, сейчас пойдёт дождь.