И вдруг словно прорвало.
Как-то неожиданно легко вновь удалось связаться с братвой. Собратья-матросы твердо обещали не позднее чем завтра вечером напасть на Смоленск с другой стороны. Их было человек триста, огромное количество. Не полусолдатский-полукрестьянский сброд, бравые моряки, которым сам черт не брат, с десятком пулеметов, двумя орудиями и массой боеприпасов, они могли пройти сквозь всю губернию, даже не заметив, что там кто-либо был.
Следом прибежал торжествующий Гришка, с порога завопил:
– Отошли! Утекли, гаденыши!
Так неожиданно, что Горобец не сразу понял, о чем идет речь.
– Молодчага! – сообразив, Федор радостно хлопнул помощника по плечу.
– А то ж… – Здоровенное лицо Григория расплылось в довольной улыбке. – Все-таки вломили мы им по первое число и самое горло!
На крик примчался Янкель. Этот к бурному выражению чувств не привык, но тоже заулыбался, расцвел.
– Пленные есть? – вспомнил Федор.
– Нет, батька. – Григорий потупился, однако продолжал лучиться счастьем. – Они своих покойников с собой забрали. Драпанули на двух составах. Один броневик, другой – товарный с классными вагонами.
– …Мать! Надо было хоть рельсы в тылу у них раскурочить! – упрекнул Горобец.
– Дык я посылал эскадрон, а они дурнем нарвались на броневик, хотели его конной атакой взять, вот и полегли без малого наполовину.
– Дурни! – прокомментировал матрос.
Морской человек, однако, понимал, что нет смысла переть конницей на пулеметы. Особенно если эти пулеметы стоят на бронированном поезде.
Жалости к погибшим он не испытывал. Сами виноваты, так чего жалеть? Людей же и других найти можно. Желающих много. Гораздо лучше гулять по земле, чем сидеть на одном месте в ожидании, пока налетят на тебя.
Агитаторы с утра посланы по обе стороны от чугунки. Наверняка скоро вернутся с пополнением. Оружия, если что, в Починке пол-эшелона стоит. Винтовки Мосина и Арисака, берданки, с десяток ружей-пулеметов Шоша, несколько «максимов». Выбирай – не хочу. Даже пара трехдюймовок есть, не считая той, у которой офицерье так удачно накрыло расчет.
– Надо б преследовать драпунов. Мост когда-нибудь наладят?
– Обещают через полчаса, батька.
– Я энто полчаса чуть не с утра слышу, – нахмурился Горобец. – Передай: не сделают, из самих мост вылеплю и паровоз по ним пущу. Коль ни на что другое не способны.
– Момент! – радостно гаркнул Гришка и кубарем покинул вагон.
Даже непонятно, чему больше обрадовался. Возможности кого-то шугануть или тому, что батька такие слова держит. Сказал под паровоз, значит, под паровоз. Пущай еще спасибо скажут, что ничего особенного выдумывать не стал.
Пока Гришка бегал и, азартно матерясь, подбадривал строителей, вернулась одна из групп агитаторов. С ними заявились три десятка человек, частью конных, остальные же на подводах. С дробовиками, винтарями, револьверами.
– Дробовики выкиньте, – сразу распорядился вышедший к пополнению Федор. – Получите винтовки, дабы сподручнее было. От ваших дробовиков больше дыма, чем толку.
– Чуть опосля еще народ подвалит, – поведал старший агитатор. – Человек с полсотни. Тех, кто быстро собираться не умеет али с бабой проститься желает.
– Людей распредели. И паровоз в Починок пошлите, чтобы оружию привез. – Горобец хотел было уйти, когда один из прибывших с нескрываемой гордостью молвил:
– Батька! Мы тут еще кое-что тебе привезли. Как нам сказали, просил ты больно.
– Чего такого? – заинтересовался Горобец.
В вещах он давно не нуждался, тряпья имел – за всю жизнь не сносить, даром, что предпочитал ходить во флотском. Жратвы и вин хватало, золота и камушков немерено. Разве что господскую дочку.
Матрос порою любил побаловать себя, а так как простые бабы давно приелись, давно предпочитал для соответствующего дела девиц благородных, в крайнем случае – городских. Пусть перед смертью хоть настоящего мужика попробуют!
– Во!
Откуда-то с задних телег ребята приволокли мужчину в разорванной на плече гимнастерке. Мужчине на вид было лет двадцать пять, не больше. Темноволосый, кареглазый, с виду довольно крепкий, хотя и испуганный.
Главное – явно образован. Знания, они ведь чувствуются в человеке, кем бы он ни был по происхождению. У этого вон, мозоли на связанных впереди руках. Значит, явно не головой работает. Да голова сейчас и не кормит.
– Кто таков? – Горобец считал себя справедливым.
Доставленный молчал, только понурил голову и упрямо отводил глаза.
– Офицер он, – сказал один из конвоиров. – Нам на него односельчане указали.
– Офицер, говоришь? – Горобец шагнул к пленнику, посмотрел на него внимательнее.
Пленник продолжал стоять тихо, словно надеялся, что тогда на него махнут рукой, отпустят на все четыре стороны.
Горобец взял пленника за подбородок, приподнял голову так, чтобы иметь возможность заглянуть в глаза.
– Что? Правду бают? Офицер?
– Прапорщик, – помимо своей воли произнес мужчина.
– Курица не птица… – начал кто-то из собравшейся толпы, однако мгновенно умолк под взглядом Горобца.
– Развяжите его, – небрежно приказал атаман.
Кто-то, торопясь, полоснул ножом по веревкам и едва не поранил пленника.
– Башку оторву, – пригрозил Горобец и кивнул офицеру: – Пошли в вагон, погутарим.
После обмена взглядами пленник вел себя покорно, выполнял каждое слово матроса, но инициативы не проявлял.
– Водки, вина, коньяка? – Матрос радушно кивнул на заставленный бутылками и остатками закусок стол.
Пленник несколько очнулся и со вздохом произнес:
– Если можно, водки.
– Отчего же нельзя? Все можно. – Федор собственноручно наполнил полстакана прозрачной жидкостью, подумал и плеснул себе. – Пей.
Офицер выпил залпом, чуть поморщился, однако за закусками тянуться не стал.
Горобец одобрительно хмыкнул, выпил таким же манером сам и лишь тогда спросил:
– Как звать-то?
– Константином Захаровичем.
– Ну, нет. Это слишком длинно. Будешь просто Костей. Ты из каких будешь?
– Крестьянин, – пожал плечами Костя.
Раньше он мог стесняться происхождения, однако теперь наверняка благодарил Бога. Все-таки какой-то шанс.
Как в нынешние времена поступают с офицерами, Константин, разумеется, знал.
– А в офицера тогда как попал? – Ответ не удивил Федора. Он знал, что еще перед войной в армии служила масса офицеров из самых разных сословий. Это на флоте традиционно были одни дворяне, в пехоте же кто только ни попадался. А уж к концу третьего года войны…