Штык и вера - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Волков cтр.№ 24

– Почему не принимает? Чуть ли не через день в городе проходят митинги с призывами к спокойной жизни и осуждением насилия. Причем выступают на них не кто-нибудь, а первые граждане правительства.

– Не помогает? – Орловский не смог сдержать иронии.

Он уже успел узнать, что члены правительства называют себя первыми гражданами республики. Есть первый гражданин образования, первый гражданин торговли, первый гражданин иностранных дел. Самих иностранных дел, понятно, нет, так как связи рухнули, и даже неизвестно, есть ли другие страны или нет, но вдруг кто-нибудь да объявится?

Новоявленная республика была изначально объявлена самой демократической в мире. Поэтому все решения вступали в силу лишь после единогласного и единодушного голосования.

Беда была в том, что и в правительстве, и в народе всегда находилась группа несогласных с очередным предложением. Приходилось каждый раз искать какой-нибудь компромисс, однако и он точно так же устраивал не всех. Поэтому ничего конкретного до сих пор принято не было.

Исключением являлось только само учреждение республики, но в деревнях, даже самых ближних, никто признавать ее до сих пор не спешил.

Что же касается юстиции, то само ее существование в свободной стране было поставлено под вопрос. Свобода не может быть ограничена никаким законом, с этим были согласны все. Прежняя полиция была физически уничтожена еще во время великой бескровной революции, созданная же взамен милиция была занята исключительно ловлей контрреволюционеров и людей, не признающих новую народную власть, а наведение порядка на улицах было возложено на самих горожан.

Армия была оставлена для защиты завоеваний революции и была представлена двумя запасными полками и школой прапорщиков. Как и государство, армия является самой свободной из всех, что когда-либо существовали в истории. Все приказы в ней становятся обязательными после единогласного утверждения всеми солдатами, и даже командные должности являются выборными.

Лишь в школе прапорщиков сохранилась прежняя дисциплина, и потому много раз поднимался вопрос о ее разгоне, только до этого никак не могут дойти руки. Или же дело заключается в начальнике школы полковнике Мандрыке, которого побаиваются все, включая правительство.

– Правильный мужик. Нога у него, как у меня, не гнется. Поранен еще на японской. Строг, крут, но справедлив. Своих в обиду никогда не даст, – высказал свое мнение о нем хозяин.

После получаса разговора картина в общих чертах прояснилась. Орловский не знал, насколько велика вероятность того, что местная анархия сумеет переродиться в нечто более путное, но что в противном случае она обречена, был уверен на сто процентов.

И все-таки хотелось увидеть все самому, почувствовать общую атмосферу города. Только сил на прогулку прямо сейчас не было.

Посиделки не затянулись. Дорога, последняя ночь, банька, выпивка оказали свое воздействие, и скоро путники мирно спали впервые за последнее время как люди, в кроватях и на чистом белье.

Когда голова Орловского коснулась подушки, у него было ощущение, что сон продлится бесконечно долго. На практике же вышло иначе. Хватило каких-то трех часов, затем Георгий поднялся и стал собираться.

Своего образа он по некотором размышлении решил не менять. В памяти были живы страшные картины расправ над людьми, чья вина заключалась лишь в том, что в прежней жизни они занимали чуть более высокое положение. И никто никогда не задавался вопросом, были ли они от этого счастливее и вообще как вели себя эти годы.

Облик солдата, напротив, не вызывал никаких подозрений. Серые шинели получили не меньшее распространение, чем городские пальто, и никто особо не приглядывался к служивому в прошлом люду. Форма вообще делает человека довольно безликим, тем более теперь, когда с фронтов хлынули миллионы бывших защитников Отечества.

Курицын предпочел остаться, поговорить со своим старым сослуживцем, и на прогулку Орловский направился один. Брать с собой винтовку он не стал, все-таки город был относительно мирным; маузер – тоже, но кольт привычно оттягивал карман, и эта привычная тяжесть действовала на Орловского успокаивающе.

При ярком дневном свете Смоленск выглядел получше, чем с утра. На улицах было довольно много народу, и никто не шарахался в сторону при виде одиноко идущего солдата.

Солдат на улицах, как и следовало ожидать, вообще хватало. Одеты все они были неряшливо, как принято в последнее время – нараспашку, однако многие из них даже носили погоны.

Ходили трамваи, и на одном из них Орловский подъехал ближе к центру с его старой крепостью.

Здесь публика имела более респектабельный вид. Нет, попадались и солдаты, и рабочие, и какие-то оборванцы явно без определенных занятий, но среди них можно было увидеть состоятельных господ, хорошо одетых дам, подтянутых офицеров. Только честь последним никто не отдавал.

В городе словно сосуществовали два мира, прежний и нынешний, но сосуществовали пока достаточно мирно, не особо интересуясь и почти не замечая друг друга.

Время от времени по улицам проезжали извозчики и автомобили с сидящими в них важными господами. Пару раз пронеслись до отказу наполненные солдатами и рабочими грузовики. Но в целом люди предпочитали ходить пешком, будто день был воскресным и дел ни у кого не было.

Несколько раз по пути попадались небольшие группы митингующих. Орловский ненадолго присоединялся к каждой, пытаясь определить, чего же они хотят.

Как оказалось, ничего особенного.

Какой-то весьма приличного вида господин рисовал перед своими слушателями открывшиеся в их жизни перспективы и обещал всем райскую жизнь.

В другой – желчный субъект, похожий на недоучившегося студента, твердил о засилье капитала и необходимости коллективного управления заводами.

В третьей – типичный земгусар пугал ужасами контрреволюции и призывал сплотиться всем как один вокруг правительства, днем и ночью пекущегося о народных интересах.

Каждый из ораторов говорил цветасто и пылко, словно открывал слушателям новые горизонты и истины. И толпа соглашалась с ораторами, шумно поддерживала их усилия, то и дело прерывая словесные потоки интенсивными аплодисментами.

Ничего нового для себя Орловский не открыл и посему покидал митинги достаточно быстро. Ему уже давно казалось, что за два последних месяца он наслушался речей на всю оставшуюся жизнь, и на душе становилось муторно от очередного словесного поноса.

Тут хоть не звучало бесконечное: «Долой!» – но и чего-нибудь позитивного обнаружить Орловскому не удалось.

Нет, призывы к светлому звучали постоянно, равно как и обещания, что жизнь будет намного лучше, однако мало ли кто что говорит? Никаких конкретных шагов не предполагалось, одна уверенность в дружной и плодотворной работе на благо новой страны, без всякого указания, в чем именно данная работа будет заключаться.

Люди же особо не задумывались над смыслом. Большинство вообще не имело привычки думать. Зачем, когда оратор от одной из партий доходчиво объяснит, почему черное – это белое, и наоборот? Было бы красиво и с должным убеждением сказано. Слово – оно с легкостью подменяет для многих реальность. Причем это касается не только доверчивых слушателей, но и самих говорунов. Более того, они первыми готовы уверить в любую чушь, лишь бы последняя выглядела эффектно, укладывалась в узкие затверженные догмы и без всякого труда (мозоли на языке не в счет) сулила бы им славу, власть и процветание.