Но в ответ от Вулфа он получил только благодарность и был достаточно воспитан, чтобы не настаивать на своём.
Положив трубку, Вулф обратился ко мне:
— Господи, миллион двести пятьдесят тысяч долларов!
Поскольку я понял, к чему идёт дело, у меня стало улучшаться настроение. Я улыбнулся.
— Да, сэр, вы имеете шанс стать большим человеком на радио, вы могли бы читать стихи. Кстати, если хотите услышать, как она зарабатывает свою долю, её передача — во вторник и пятницу с одиннадцати до двенадцати утра. Вы поймёте, как это делается. Вы же этого хотите, да?
— Нет, — хрипло сказал Вулф. — Я хочу получить работу. Достань свой блокнот. Инструкции будут развёрнутыми, учитывая, что могут возникнуть непредвиденные обстоятельства.
Я достал блокнот из ящика стола.
Глава 2
За субботу я трижды пытался дозвониться на Манхэттен Мадлен Фрейзер по номеру из телефонной книги, однако никто не подходил. Наконец я прибег к помощи Лона Коэна из «Газетт», и он сообщил мне, что и мисс Фрейзер, и её менеджер, Дебора Коппел, проводят уик-энд в Коннектикуте.
Как человек законопослушный, я бы сказал даже — в высшей степени законопослушный, я хотел бы пожелать полицейскому управлению Нью-Йорка успехов в борьбе с преступностью. Но я искренне надеялся, что инспектор Кремер и его помощники из отдела по расследованию убийств не закроют дело Орчарда до тех пор, пока мы не сможем узнать, в чём оно заключается. Судя по тому, что я прочитал в газетах, было не похоже, что Кремер уже готов протрубить победу. Однако поскольку никогда нельзя сказать, что же остаётся скрытым от прессы, я вознамерился поехать в Коннектикут и без приглашения принять участие в уик-энде Мадлен Фрейзер и Деборы Коппел. Вулф запретил это и велел мне подождать до понедельника.
В воскресенье к полудню он дочитал книгу стихов и начал рисовать лошадей на листочках блокнота. Тем самым он проверял теорию, о которой где-то прочитал, что можно определить характер человека по тому, как он рисует лошадь. Я заполнил налоговые формы 1040 и 1040—ЕС и, приложив чеки, отправил их. После обеда я послонялся немного по кухне, слушая, как Вулф и Фриц Бреннер, наш несравненный шеф-повар, спорили о том, что лучше — макрель, средиземноморский тунец или всё-таки vitello tonnato — блюдо из нежной молодой телятины. Когда спор начал меня раздражать, поскольку средиземноморского тунца у нас всё равно не было, я поднялся наверх, в оранжерею на крыше, и провёл пару часов в обществе Теодора Хорстмана. Потом, вспомнив, что из-за предстоящего свидания с дамой не смогу посвятить орхидеям вечер, спустился на три лестничных пролёта в свой кабинет, взял со стола газеты за последние пять дней и прочитал всё, что в них было о деле Орчарда.
Дочитав до конца, я уже ни секунды не сомневался в том, что утром в понедельник не встречу в газете заголовка о завершении дела полицией.
Глава 3
По телефону я смог только условиться о встрече на три часа дня. В это время в понедельник я вошёл в вестибюль жилого дома на одной из семидесятых улиц между Мэдисон и Парк-авеню. Дом напоминал дворец, где ковры покупают акрами. Правда, впечатление немного портилось резиновой дорожкой у входа, которая и появилась там, наверное, потому, что на улице лил дождь. Такого не должно быть во дворце! Если на ковре появляются грязные следы — какого чёрта! — выбрось его и расстели новый! Вот как следует поступать во дворцах!
Я сказал великолепно выглядевшему привратнику, что меня зовут Арчи Гудвин и что я направляюсь в апартаменты мисс Фрейзер. Он достал листок бумаги из кармана, сверился с ним, кивнул и спросил:
— Что-нибудь ещё?
Я вытянул шею так, чтобы мой рот оказался в футе от его уха, и прошептал:
— Овсяная каша.
Он снова кивнул, махнул рукой лифтёру, который стоял перед дверью в кабину в пятнадцати шагах от нас, и сказал поставленным голосом:
— 10-Б.
— Скажите, — поинтересовался я, — пароль появился после убийства или это всегда так было?
Он окинул меня ледяным взглядом к отвернулся. Я сказал спине:
— Это обошлось тебе в пять центов. Я собирался дать тебе на чай, но теперь раздумал.
С лифтёром я решил вообще не разговаривать. Он ничего не имел против. Выйдя на десятом этаже, я оказался в закутке не больше кабины лифта. Ещё одна дворцовая шутка. На двери слева было написано 10-А, на двери справа 10-Б.
Лифтёр подождал, пока я нажму кнопку последней, дверь откроется и я войду. Впустившая меня женщина, которая двадцать лет назад вполне могла бы стать чемпионкой по борьбе, сказала:
— Извините, я спешу, — и пустилась рысью.
Я крикнул ей вслед:
— Меня зовут Гудвин!
Никакой реакции не последовало.
Я сделал четыре шага вперёд, снял пальто и шляпу, бросил их на кресло и провёл исследование. Я находился в большой квадратной комнате, напоминавшей холл. Слева и у противоположной стены были двери. Справа холл расширялся, переходя в огромную комнату, в которой стояло по крайней мере двадцать разных видов мебели. Глаз у меня профессионально натренирован и может сразу схватить всё: от сложной уличной сцены до маленького пятнышка на мужском воротнике, — и это у меня действительно неплохо получается. Однако для того, чтобы точно описать эту комнату, мне пришлось бы напрячь все свои силы и способности. Особо примечательны были бар, отделанный хромом и красной кожей с соответствующими табуретками, и массивный старый стол орехового дерева с резными ножками и краями. Я никого не видел, но слышал голоса. Я прошёл вперёд, чтобы взять стул, на который можно было бы сесть. Ничего подходящего не нашёл и разместился на обитом зелёной тканью диване длиною в десять футов и шириной в четыре. Стоящий рядом стул был обит розовым шёлком. Я старался представить, какую лошадь нарисовал бы человек, обожествлявший эту комнату, когда в квадратный холл из двери в дальней стене вошли двое. Один был молодой и симпатичный, второй средних лет и лысый, и оба несли фотографическое оборудование, в том числе треногу.
— У неё начинает сказываться возраст, — сказал молодой.
— К чёрту возраст, — ответил лысый. — Дело в убийстве. Ты когда-нибудь имел отношение к убийству? — Он взглянул на меня и спросил своего компаньона: — А это кто такой?
— Не знаю, первый раз вижу.
Юноша попытался открыть дверь, ничего не уронив. Ему это удалось. Они вышли, и дверь за ними закрылась. Через минуту открылась другая дверь квадратного холла, и появилась чемпионка по женской борьбе. Она двинулась в мою сторону, но снова пронеслась рысью мимо — к двери у левого угла, открыла её и исчезла. У меня возникло ощущение, что мной пренебрегают. Спустя десять минут я решил перейти в наступление. Я уже встал и прошёл пару шагов, когда снова открылась дверь у дальней стены, и я остановится. Вошедшая женщина направилась ко мне — уже не рысью, а плавной походкой. Приблизившись, она поинтересовалась: