Палач - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Белошников cтр.№ 50

— Вспомнила старушка, что девушкой была, — скривился я. — Затмение это было. Затмение.

Я поднялся и потянул Игоря за рукав пальто.

— Пошли… Время не ждет, Игореша.

Увязая в мокром песке, мы побрели по косогору вверх, где виднелся мокрый от дождя «вольвешник» Игоря, притулившийся под лапами большой сосны.

А когда мы уже сидели в выстуженной машине, и он уже включил двигатель, и щетки ползали по стеклу, он тихо сказал, глядя прямо перед собой и обращаясь даже не ко мне, а скорее к самому себе.

Вот что он сказал:

— Если бы я верил в Бога… Если бы я верил…

Я ничего не ответил на эту его запоздалую реплику. Я поежился, пристегивая ремень и спросил:

— Ты мне не оставишь на это время свою машину? Доверенность еще действительна. А в аэропорт я сам вас завтра отвезу.

— Конечно, оставлю. О чем ты говоришь, Саша!..

И добавил после долгой-долгой паузы, когда машина уже вывернула на асфальт:

— Если бы не ты… Прямо в петлю.

Я медленно, словно сверкающая чешуей золотая рыбка-путешественница из спутанного вороха мягких ласковых водорослей, выплывал по извилистой переплетающейся спирали из разноцветного пространства — в нем не было ни верха, ни низа, ни сторон — и в то же время было еще множество измерений, которые я только чувствовал, но описать или просто рассказать о них никогда бы не смог. Они существовали — но их было слишком много. Много-много-многомерное пространство-время. Хотя я уже не понимал, вернее, уже забыл, что это за слово такое — пространство. Но я был золотой рыбкой, с длинными вуалевидными плавниками, роскошным павлиньим хвостом; я чувствовал неослабевающую вибрацию окружающей меня кристально-чистой зеленой воды, и шорох морского песка, и разговоры других золотых рыбок — только я их еще пока что не видел, своих любимых собратьев по чудесному плаванию.

Я возвращался.

Я слышал чей-то далекий голос, подобный невнятному подземному колебанию, пронизывающему все клетки моего ловкого рыбьего тела — раскатистый, вибрирующий, и в то же время шипящий по-змеино-ласковому:

— Эй, доктор… Ну, ка, открой бур-бур-каккалы-ыыыыы… До-до-док-то-ториш-иш-иш-шшшшша-а-а…

Глас Божий.

Я с неимоверным трудом чуть разлепил веки.

Вокруг все качалось, словно я лежал не на кровати, а в лодке посреди сверкающей глади океана, под палящим тропическим солнцем. Безумно хотелось пить. Я чувствовал, как судорожно подергиваются мои руки, и ноги, и пальцы, и все тело, и кончики нервов в раскаленном мозгу. И я понял еще, что все еще лежу несвободно — наручники больно давили на запястья. Я постарался сфокусировать зрение, почти не поднимая век — я и не смог бы их поднять — пудовые свои веки. Передо мной, словно серые змеи, покачивались изогнутые смутные фигуры — у них были белые полосы вместо низа лица. Как они называются — эти полосы? Ведь когда-то я это точно знал…

Потом разноинтонационные мужские голоса, говорящие непонятное, иностранное, но почему-то перемежающееся русскими привычными словами, голоса, сливающиеся в тягучий гул, стали мне слышны получше.

— Снимай с него браслеты…и рукава ему на бобичке закатай…давай, давай, на обеих грабках…сунь ему в правую грабку баян…пальцы, пальцы ему сожми, дубина!.. И амнухи пустые рядом побросай…да, вот так хорошо…ну и синячищи!.. Я ж говорил тебе — у него вены ни в Красную Армию!.. Это ты ни хрена ширять не умеешь!..

Обиженно:

— Сам бы и ширял ему…

Строго:

— Да ладно…эй!.. открой глаза!.. открой!..слушай, а он часом хвоста не кинул? да не-ее, просто вырубился…о, открыл!..молодец…хорошие глаза, плывет клиент…и жгут сюда…обмотай вокруг левой грабки…

Внезапно из черного непрозрачного квадратного предмета, который один из них держал в руках, вылетела ослепительная голубая молния. Я не успел прикрыть глаза, — в них потемнело, все вокруг меня исчезло, провалилось в непроглядную темень. Послышалось короткое жужжание пролетевшего шмеля. Еще голубая молния. Еще одна. И еще пара шмелей. Они на мгновение прорезали грозовую сумрачную черноту, неохотно остывая блеклой тенью на сетчатке моих глаз.

— Отлично…банкуй…теперь покрупней руки и лицо…чтобы вместе в одном кадре…ну и фингалы у него на роже, ты только погляди, погляди…

Голубая молния.

— Сколько он уже на игле?

Чужой, жесткий голос. Темнота стала понемногу рассеиваться. Голоса разделились, заворковали более внятно. Говорил кто-то еще один — третий, пятый, семнадцатый?.. А-а-а, тот, у которого в руках у него был непонятный черный предмет, извергающий голубые слепящие молнии.

— Фо-то-ап-па-ра-ат…

Это я сказал?.. Да, кажется, сказал это я.

— Чего это он там квакает?

— Да отходняк у него… Семь дней уже. Неделя.

— Та-ак… Ну, что ж. Еще три дня — и он готов. Да: увеличьте дозу на пол-кубика.

— А не опасно?

Вместо ответа тот, с черным предметом, захохотал, заухал, словно филин, раздельно, простирая надо мной свои темно-фиолетовые руки-крылья:

— Гах-гах-гах-гах!.. Да этому вольтанутому уже ничего не опасно!.. Гах-гах-гах-гах…

Я тоже заулыбался, глядя на них. Они — хорошие. Они делают мне хорошо.

— Я люблю вас, — сказал я. Губы совсем одеревенели, плохо слушались. — Я вас люблю…

— Чего он сказал?

— Любит он нас!

— А он не беса ли гонит?

— Да не-е-е, гах-гах-гах! Конечно, любит!..

Я все кое-как же сумел приподнять голову, оперся на дрожащий локоть и прошептал наклонившемуся надо мной зоркоглазому белополосочнику:

— Морфинчику… Укольчик…один…пожалуйста… Я вас умоляю… Всего один…

Тот заулыбался, заулыбался ласково, как мама — я чувствовал его улыбку, скрытую белой полосой.

— Конечно, конечно, доктор…

Я чувствовал, как холодная змея резинового жгута стягивает мою руку. И в вену входит-вливается, сладко раздирая мышцы и нервы, блаженно-прохладная острота, несущая томительно-ласковое пламя. Боли я совсем не чувствовал, я ощущал только радость и нетерпение.

— Ну-ка, открой варежку, доктор. И быстренько возьми зубами концы жгута. Да покрепче держи, покрепче, — строгим отцовским тоном приказал мне кто-то далекий.

Я послушно склонил голову, вцепился немеющими зубами в скользкие резиновые макаронины. Почувствовал, как пальцы моей правой руки аккуратно укладывают на поршень шприца, на сам шприц — пластмассово-теплый, родной.

— Держи шприц крепко, доктор, — снова приказал тот же жестко-далекий голос. — Все отвалили!