— А еще мое могущество не проявится ночью. Даже ради того, чтобы тебя защитить.
— А-а… — Я почувствовала себя дура дурой. — И то верно…
— Лучшее время — после полудня. Тогда Древо не будет заслонять солнце, и это может дать нам некоторое преимущество. А до тех пор я сделаю что смогу, чтобы не дать им снова взять у тебя кровь.
Я протянула руку и коснулась его лица, потом провела пальцами вниз, туда, где на рубашке застыло жесткое пятно.
— Сегодня ночью ты опять умер…
— Я за последние дни много раз умирал. Датэ очень увлечен изучением моей способности к воскрешению.
Я нахмурилась:
— Что он…
Но нет, уточнять и не требовалось: я легко могла вообразить, что с ним делал Датэ. Порывшись в смутных воспоминаниях о первых днях после гибели Сумасброда, я поняла: нынешней ночью Солнышко далеко не впервые вернулся в комнату мертвым, умирающим, окровавленным. Поэтому ничего удивительного, что тюремщики не обратили внимания на то, как я сама «прорисовала» в нем дырку.
Сколько всего, о чем мне следовало поразмыслить! Сколько вопросов, на которые я не находила ответов! Каким образом я убила Солнышко? У меня никакой краски в руках не было, даже угля! А что там Пайтья и остальные, живы ли они еще? Сумасброд, мой Сумасброд… Нет-нет, о нем думать я не могла…
Если мой план сработает, я постараюсь добраться до Неммер, богини скрытности. Уж она-то сумеет нам помочь.
И я добьюсь того, чтобы убийцы Сумасброда получили по заслугам. Пусть даже это будет последнее, что я в своей жизни сделаю.
— Тогда разбуди меня после полудня, — сказала я.
И закрыла глаза.
14
«ПОБЕГ»
(энкаустика, уголь, металлическая затирка)
Возникли сложности.
Я проснулась, но опять не до конца, и это было к лучшему: прежде чем я успела пошевелиться и выдать себя, кто-то заговорил, и я поняла, что мы с Солнышком в комнате не одни.
— Отпусти.
Я аж похолодела: Хадо!
В воздухе витало напряжение, я воспринимала его как легкий зуд, но не понимала причины. Гнев? Нет. Не то.
— Отпусти, не то позову стражников. Они прямо за дверью!
Звук быстрого движения. Одежда, плоть…
— Кто ты?
Это заговорил Солнышко, хотя я едва признала его голос. Он дрожал от смятения.
— Не тот, за кого ты меня принимаешь.
— Но…
— Я — это я! — с таким свирепым напором ответил Хадо, что я едва не забылась и не дернулась съежиться. — Для тебя — всего лишь простой смертный!
— Да… да. — Голос Солнышка снова зазвучал как обычно, почти совершенно бесстрастно. — Теперь я это вижу.
Хадо глубоко вздохнул — не менее прерывисто, чем Солнышко минуту назад, и напряжение до некоторой степени спало. Вновь зашуршала ткань, и тень подошедшего Хадо легла на мое лицо.
— Есть сегодня какие-то признаки выздоровления? Она пробовала говорить?
— Нет. И опять нет.
Вышло ужасно чопорно, даже по его меркам. В Белых залах учат, что Блистательный Итемпас не способен ко лжи. Я с облегчением убедилась: очень даже способен. Хотя удовольствия не получает.
— Теперь все иначе, — сказал Хадо. — Сегодня вечером они снова начнут брать кровь. Надеюсь, она достаточно окрепла.
— Это ее, скорее всего, убьет.
— Выгляни в окошко! Уже две недели прошло с тех пор, как умерла Роул. Половина срока, положенного Ночным хозяином, — о чем он и соизволил нам столь театрально напомнить…
У него вырвался смешок, негромкий и невеселый. Я терялась в догадках, что он имел в виду.
— Датэ как увидел это, стал как одержимый. В этот раз я точно не сумею отговорить его…
Рука Хадо внезапно прошлась по моему лицу, убирая с него волосы. Прикосновение оказалось до того нежным, что я аж удивилась. Вот уж от кого не ждала!
— На самом деле, — продолжал он со вздохом, — если сознание к ней не вернется… ох, бездна, да если и вернется… боюсь, он из нее выцедит всю кровь, что осталась. И сердце вырвет…
Я покрылась гусиной кожей. И стала молиться, чтобы Хадо не заметил.
Он дотронулся до ремня, перехватившего мою талию. Он молчал, занятый своими мыслями, и уходить не торопился. Я начала беспокоиться. Солнечный свет, падавший на лицо, показался мне каким-то странным. Вроде как разбавленным. Что это значило, — может, время уже к вечеру?.. Если Хадо слишком задержится, солнце, того гляди, сядет и Солнышко будет бессилен. А без его магии у нас ничего не получится.
— Ты прямо сам не свой, — вдруг сказал Солнышко. — Что-то от него осталось в тебе.
Хадо, стоявший подле меня, ощутимо напрягся.
— Уж не та часть, для которой ты что-то значишь, — буркнул он и направился к двери. — Заговоришь об этом еще раз, и я тебя сам убью!
Сказав так, он вышел, стукнув дверью громче, чем следовало. Солнышко тотчас подскочил ко мне и так дернул за пряжку, что я охнула.
— Сегодня здесь все вверх дном, — сказал он. — Охранники взвинчены, то и дело заглядывают. Каждый час кто-то является — то слуги с едой, то руку твою проверить, теперь еще этот…
Я так поняла — он имел в виду Хадо.
Я отпихнула его и сама расстегнула среднюю пряжку, жестом предложив ему освободить мне ноги, и он склонился над ними. Я спросила:
— А что случилось, что они так забегали?
— Сегодня утром встало черное солнце.
Я ахнула и замерла. Солнышко продолжал расстегивать ремни.
— Это предупреждение? — спросила я.
И вспомнила слова кудрявой богини, сказанные в тот день в переулке Южного Корня: «Ты лучше моего знаешь, каков он в гневе». И, как я еще тогда поняла, не Итемпас имелся в виду. Когда Ночной хозяин узнает, что и другие Его дети погибли или пропали, что удержит Его карающую длань? Станет ли он дожидаться истечения полного месяца, как обещал?..
— Да, — сказал Солнышко. — Хотя, похоже, Йейнэ как-то удалось до некоторой степени умерить его гнев. Остальной мир сегодня видит солнце как обычно. Оно стало черным лишь для этого города.
Итак, сбывалось предсказанное Серимн. Я по-прежнему чувствовала на щеке солнечное тепло, только ослабленное. И вероятно, какой-то свет все же был, потому что иначе Солнышко не стал бы возиться с ремнями. Похоже, все выглядело как при затмении: я слышала его описания, люди тоже вспоминали черное солнце. Но чтобы затмение длилось весь день и перемещалось вместе с солнцем по небу?.. Неудивительно, что новозоры так всполошились. Весь город небось с ума от страха сходил!
Я спросила:
— Сколько еще до заката?