— Да.
— А что мисс Рэфрей встретила его в коридоре, он был вне себя и говорил о каком-то смертельном вреде?
— Да, он легко возбуждается.
— А через несколько минут Сторс сказал мисс Рэфрей, что ему хочется кое-кого убить, это вам известно?
— Ну уж не Циммермана!
— А кого еще? Вас, меня или почтальона? Должно быть, Циммермана, ведь это он только что вышел от Сторса. Циммерман отказался сообщить нам, о чем был разговор. Ну да ладно, Циммерман ваш старинный и преданный друг, вы его знаете долгие годы. Сторс тоже был вам добрым другом. Возможно, между ними существовала вражда, тогда вы должны об этом знать? А как же иначе? Или вы собираетесь сказать мне, что есть и еще кое-что, чего вы не заметили, как не заметили отсутствие перчаток у себя в пиджаке?
Мартин развел руками:
— Да ничего я не знаю.
— Вы не знаете! Настаиваете на этом?
— Мне приходится, иначе я должен что-то выдумывать. Сторс с Циммерманом никогда друг друга не любили. Это, конечно, плохо, но тем не менее — факт. Сторс был пуританином и считал, что современная психология — это аморально. А Циммерман все время его поддразнивал и находил в этом удовольствие.
— Вы упорствуете, что не знаете, зачем Циммерман приходил вчера утром к Сторсу?
— Упорствую. Меня к этому вынуждают.
— Боже мой, — взвыл Брисенден, как волк на луну. — Ко мне бы его в лапы, узнал бы он, как вынуждают.
Шервуд встал. Подошел к окну, выглянул, словно надеялся узреть нечто, относящееся к делу, среди ветвей конского каштана. Вернулся к столу и застыл, мрачно глядя Мартину в затылок, глубоко вздохнул, выдохнул, лягнул ножку стула и сел.
— Хочу кое-что попробовать, Дэн, — это сказал Мэгвайр из Бриджпорта, сидевший с ним рядом. — Дайте мне перчатки.
Шервуд протянул ему перчатки, тот подошел с ними к Мартину:
— Говорите, они вчера куплены, мистер Фольц?
— Да.
— Вы их надевали?
— Нет. То есть да… в магазине, когда мерил.
— Не могли бы вы их надеть?
— Я… мне бы не хотелось.
— Сделайте одолжение. Помогите следствию… Вот и хорошо. — Тут он подмигнул Дол. — Мисс Боннер и я иногда не прочь поработать головой. — Он схватил Мартина за правое запястье и крепко зажал, так чтобы рука в перчатке была перед его глазами. — Согните пальцы, сожмите в кулак. Еще раз. Повторите несколько раз.
Мартин повиновался.
— Спасибо. — Мэгвайр осторожно снял с него перчатку, подошел к окну и стал ее рассматривать на свету. Через пару минут он обреченно покачал головой, вернулся к столу и бросил перчатку Шервуду. Сел и объяснил: — Думал, что смогу сравнить складки с теми, что оставил вчера наш друг, тянувший за проволоку. Перчатки-то новые. Ерунда все эти новомодные идеи, гроша ломаного не стоят.
Брисенден мрачно заметил:
— Смотря кому они приходят в голову.
Шервуд сидел, опустив голову и закрыв глаза, потирая пальцем бровь. Наконец вздохнул и поднял голову:
— Ну хорошо, Фольц. На сегодня все. Вы ходите по тонкому льду, должен вам сказать. Не покидайте имения. Это не просьба, это приказ… Вейл, свяжитесь по телефону с губернатором Чэндлером… он у себя в резиденции… Квил, скажите Харли, пусть всем передаст, кто бы сюда ни звонил по другим номерам, кроме этого, не соединять и сообщать в управление полиции впредь до дальнейших указаний. Потом пойдете с мисс Боннер, и пусть она покажет вам этот злополучный арбуз. Принесите его сюда. Посмотрим, может, хоть какие отпечатки остались. И заодно пришлите сюда дворецкого. Отправьте кого-нибудь в дом к Фольцу. Пусть доставят сюда этого де Руде. Когда закончу с дворецким, я займусь им…
Вряд ли Дол могла порадовать Квила тем, что составила ему компанию, когда понуро брела за сержантом по тропинке к огороду. Ее мучили не столько страх за себя и угрызения совести, сколько злость на то, что ее провели, и душил гнев на другую женщину. Дол думала: итак, Джэнет солгала! И я проглотила ее ложь, не поморщившись. Черт бы ее побрал! Глядела прямо в глаза и врала без зазрения совести, да и я тоже хороша: словно только что с ветки спрыгнула…
Глава 13
Сильвия Рэфрей сидела на большом сером валуне на краю сада камней и, насупившись, взирала на коричневую гусеницу преклонного возраста, которая в отчаянии от собственной дряхлости взбиралась по веточке лаванды. Сама же Сильвия пребывала если и не совсем в отчаянии — во всяком случае, не оттого, что ощущала себя дряхлой, до этого еще было очень далеко, — но тем не менее в состоянии, близком к отчаянию, способном в дальнейшем перерасти либо в мрачную меланхолию, либо в слезливую истерию, которые ее здоровое молодое начало презирало как самые легкие и доступные женщинам способы спасения от катастрофы, но чтобы избежать грозящего ей катаклизма, требовалось мобилизовать всю выдержку и самодисциплину, причем в таких дозах, что Сильвию от одной мысли об этом бросало в дрожь. Она терзалась от горя — и с этим ничего нельзя было поделать: ее привязанность к Сторсу была искренней и очень глубокой; теперь Сильвия понимала, почему там, где влияние цивилизации менее ощутимо, женщины рвут на себе волосы и бьют себя в грудь, когда умирают близкие им люди. Будто одной скорби мало…
Теперь вот и Мартин замешан в этом. Теперь он там, с этими людьми, сидит, вздрагивая от их вопросов и громких голосов… она словно видела его… и объясняет им про перчатки, те, которые она сама купила. Сильвия содрогнулась от отвращения и ужаса при одной мысли об этом. У нее не было и тени сомнения в невиновности Мартина, но в силу своего воспитания — она всегда была душкой, баловнем фортуны и не привыкла к неприятностям — Сильвия испытывала к нему раздражение, и все из-за проклятых перчаток. Перчаток, которые сама ему купила…
Боже, во что они превратились… что эти люди теперь говорят ему… и что он отвечает…
— Сильвия… или мисс Рэфрей?
Она подняла голову. Не услышала, как он подошел, — наверное, трава заглушила шаги. Сказала тусклым голосом:
— Лучше Сильвия. — Затем попыталась переключиться со своих мыслей на того, кто ее потревожил, — вдруг ей станет легче. И заметила: — Вы плохо выглядите.
Стив Циммерман кивнул.
— Не стоит беспокоиться. — Он смотрел на нее сверху вниз, его светлые глаза были настороженными, ноздри раздувались, затем сел на траву, скрестив ноги, футах в трех от нее. — Я имею в виду себя. Никогда особенно за собой не следил. Распространено мнение, что мужчине, лишенному лоска и привлекательности, не избежать комплекса неполноценности. Не знаю, я его никогда не ощущал. Впрочем, я ненормальный.
— О, — сказала Сильвия. — Вовсе нет!
— Почему нет? Разве я нормальный? Бог мой, да я гиперцеребральный.
— Вижу. «Гипер» означает слишком много? Или я путаю?