– Я же сказал тебе вчера вечером, что Осгуда убил не бык. К этому убеждению привела меня моя дьявольская любознательность. Но я не желаю забивать голову второстепенными деталями, так что обсуждать их мы не будем.
– Вы могли бы просто упомянуть, кто это сделал…
– Прошу тебя. Арчи, хватит об этом!
Я вздохнул и продолжал укладывать чемоданы. Мы собирались переехать в гостиницу. Контракт на охрану быка был расторгнут, и хотя Пратт из вежливости просил нас остаться, обстановка в доме этому не благоприятствовала. Мне пришлось паковать; багаж и таскать его в машину, опрыскивать и грузить орхидеи, ехать в Кроуфилд с Каролиной в качестве шофера, выдерживать бой за комнатушку в гостинице, доставлять Вульфа и корзины на выставку, искать для них место, вытаскивать орхидеи из корзин, да так, чтобы не повредить их… В этих хлопотах прошло все утро.
Итак, в одиннадцать часов я пил молоко, пытаясь восстановить растраченные силы. Орхидеи были опрысканы, приведены в полный порядок и красовались на выделенных нам стендах. Вышеупомянутый конкурент, Чарлз Э. Шанкс, с которым любезничал Вульф, представлял собой низенькую толстую личность с маленькими черными пронзительными глазками и двумя подбородками, одетую в грязный, неглаженный шерстяной костюм. Потягивая молоко, я наблюдал за ним, что было весьма поучительно. Шанкс знал, что Вульф нарушил традицию и лично отправился в Кроуфилд с гибридными орхидеями-альбиносами только ради того, чтобы завоевать приз и обогнать Шанкса, который получил награду за выведенный им гибрид. Шанкс знал также, что Вульф мечтает выставить конкурента на посмешище, ибо он уклонился от участия в нью-йоркской выставке и дважды отказался обменяться с Вульфом альбиносами. Достаточно было одного-единственного взгляда на конкурирующие экспонаты, чтобы убедиться, что всеобщее осмеяние Шанксу гарантировано. Более того, Вульф знал, что Шанкс знал, что они оба знали это. Однако, слушая их милую болтовню, можно было подумать, что со лба у обоих струится не пот, а избыток братской любви. Именно поэтому, зная мстительность Вульфа, побудившую его затеять эту поездку, я предвидел, что послушать их разговор будет весьма поучительно.
Из-за трагедии, случившейся в загоне, мне пришлось испытать несколько мелких неприятностей. Во время сражения за номер в гостинице ко мне приблизился молодой человек с горящими глазами, большими ушами и блокнотом. Он схватил меня за лацканы и потребовал как можно более красочного описания смертоубийства, и не только для местной газеты, но и для агентства «Ассошиэйтед Пресс». Я сообщил ему кое-какие подробности в обмен за помощь в получении номера. Интерес к этому делу проявили и несколько других охотников за новостями, прибывших в город для освещения ярмарки.
А когда я помогал Вульфу расставлять орхидеи, ко мне подошел высокий и тощий человек в клетчатом костюме с нацепленной на лицо улыбкой, которую я узнал бы даже в Сиаме, – улыбкой человека, занимающего выборный пост и ожидающего переизбрания. Оглядевшись кругом и убедившись, что за нами никто не подглядывает, он представился как помощник окружного прокурора и, стерев с лица улыбку, горестным тоном, более уместным для сообщения о смерти избирателя, почти шепотом поведал, что хотел бы выслушать мой рассказ о трагическом происшествии во владениях мистера Пратта.
Чувствуя, что это начинает меня раздражать, я, вместо того чтобы понизить голос, повысил его.
– Окружной прокурор, говорите? Хочет предъявить быку обвинения в убийстве?
Это смутило его, однако ему надо было показать, что он оценил мое остроумие, не уронив при этом собственного достоинства. Но мой возглас привлек внимание прохожих, и кое-кто из них уже остановился неподалеку от нас. Выпутался он довольно ловко. «Нет-нет, – сказал он, – никакого обвинения в убийстве, ничего подобного, однако желательно дополнить доклады шерифа и полиции сведениями из первых рук, чтобы избежать жалоб на небрежность следствия».
Я быстро и без всяких прикрас нарисовал ему всю картину, а он задал несколько довольно разумных вопросов. Когда помощник прокурора ушел, я оповестил об этом Вульфа, но на уме у шефа были только орхидеи и Чарлз Э. Шанкс, и он к моему сообщению интереса не проявил. Немного погодя появился Шанкс, вот тогда я и отправился за молоком.
Меня мучила этическая проблема, которая не могла быть решена до часу дня. После всего, что произошло у Пратта, я не знал, захочет ли Лили Роуэн отобедать со мной, и если не захочет, то как быть с двумя чеками, выданными мне Каролиной? В конце концов я решил, что если и не смогу отработать свой гонорар, то не по своей вине. На мое счастье, Вульф договорился пообедать с Шанксом. Я все равно не стал бы с ними обедать – был сыт по горло разговорами о хранении пыльцы, питательных растворах и противогрибковых средствах, так что незадолго до часа вышел из главного выставочного павильона и направился к закусочной под навесом, которую обслуживали дамы из методистской церкви. «Довольно неподходящее место, – подумал я, – для того, чтобы пасть жертвой коварной блондинки, но ведь она сама заверила меня, что там готовят лучшую еду на всей ярмарке, а Каролина подтвердила это во время нашей утренней поездки в Кроуфилд».
Стоял ясный день, и толпы народа поднимали тучи пыли. Ярмарка бурлила: игорные павильончики бойко делали свое дело, не говоря уже о продавцах флажков, воздушных шаров, сосисок, прохладительных напитков и воздушной кукурузы, заклинателях змей, владельцах рулетки и тиров, лотошниках с двухцветными авторучками и мадам Шасте, которая была готова предсказать ваше будущее всего за каких-то десять центов. Я прошел мимо помоста, на котором стояла улыбающаяся девушка в лифчике из чистого золота и мохнатой юбке длиной в целых одиннадцать дюймов, а мужчина в черном котелке охрипшим голосом объявлял, что через восемь минут в их шатре будет продемонстрирован таинственный и мистический танец Дингарулы. Человек пятьдесят толпились вокруг помоста, глазея на девицу. Лица мужского пола всем своим видом показывали, что не прочь приобщиться к мистике, женщины же глядели с презрением и никакого интереса не проявляли. Я не спеша отправился дальше. По мере того, как я продвигался по главной аллее, ведущей к входу на трибуны, народу становилось все больше. Я споткнулся о мальчугана, который пытался проскользнуть у меня между ног я и догнать свою мамашу, выдержал грозный взгляд довольно симпатичной дородной коровницы, которой я наступил на ногу, и еле увернулся от игрушечного зонтика, который пыталась воткнуть мне в ребра маленькая девочка. Наконец, пробившись через толпу и миновав закусочную баптистов с высокомерием светского человека, который знает, что к чему, я добрался до палатки, где размещалась методистская закусочная.
Хотите – верьте, хотите – нет, но она уже сидела за дальним столиком около полотняной стены. Скрывая удивление, я с важным видом направился к ней по посыпанному опилками полу. На ней был светло-коричневый трикотажный костюмчик, синий шарф и маленькая синяя шляпка. Среди упитанных сельских жителей она выглядела, как антилопа в стаде гернсейских коров. Я сел напротив и высказал ей это сравнение. Она зевнула и заявила, что, насколько она представляет себе антилопьи ноги, это не самый лучший комплимент. Еще до того, как я смог придумать достойный ответ, нас прервала методистка в белом фартуке, которая желала знать, что мы будем есть.