— Ну, в таком случае… — начал я.
Но в эту самую секунду я увидел нечто, от чего у меня перехватило дыхание. Конечно, это могло быть чистым совпадением и не означать ровным счетом ничего. Возможно, я пытался наполнить значением попавшуюся мне на глаза крошечную деталь — просто чтобы оправдать наше здесь пребывание. Короче говоря, я увидел гадалку. Она сидела на каком-то помосте перед крытой повозкой, а на столе были разложены инструменты ее ремесла: колода карт Таро, хрустальный шарик, серебряная пирамидка и несколько листков бумаги со странными письменами и рисунками. Она смотрела в мою сторону, и когда я встретился с ней взглядом, подняла руку в знак приветствия, а вокруг ее кисти — вот оно! — была завязана белая шелковая лента. Первой моей мыслью было предупредить Шерлока Холмса, но я тут же передумал. Для одного вечера я получил достаточную порцию насмешек. Поэтому без объяснений я оставил Холмса, неспешно пошел вперед, якобы движимый праздным любопытством, и поднялся на помост. Цыганка посмотрела на меня так, словно не просто ожидала, но и предвидела мой приход. Крупная, мужеподобная, с тяжелой челюстью, в серых глазах — скорбь.
— Предскажите мне судьбу, — попросил я.
— Садись, — пригласила она. Говорила она с акцентом, голос звучал угрюмо и недружелюбно. Напротив нее, при всей тесноте, было небольшое углубление для клиентов, куда я и опустился.
— Вы предсказываете будущее? — спросил я.
— За один пенс.
Я заплатил, она взяла мою руку и положила себе на ладонь — белая лента оказалась прямо передо мной. Гадалка вытянула высохший палец и начала водить им по линиям на моей ладони, словно пытаясь разгладить их прикосновением.
— Доктор? — спросила она.
— Да.
— Женат. Счастливо. Детей нет.
— Угадала — три раза из трех.
— Недавно познал боль разлуки.
Что она имела в виду — краткосрочное пребывание жены в Камберуэлле или недолгое содержание под стражей Холмса? Ни о том ни о другом она знать не может. Я привык смотреть на вещи с долей скептицизма. В моем случае такой взгляд вполне понятен. В обществе Холмса мне довелось расследовать дела о семейном проклятии, гигантской крысе и вампире — и во всех трех случаях объяснение оказалось абсолютно рациональным. Поэтому я решил подождать — пусть цыганка раскроет мне источник своих познаний.
— Ты пришел сюда один? — спросила она.
— Нет, с товарищем.
— Тогда слушай внимательно. В доме у меня за спиной есть тир, видел?
— Видел.
— В комнате над ним найдешь ответы на все свои вопросы. Но шагай осторожно, доктор. Дом в ужасном состоянии, половицы прогнили. У тебя линия жизни длинная. Видишь? Но в ней есть слабые места. Вот эти трещинки… В тебя будто пускают стрелы и будут пускать еще. Смотри, чтобы одна из них не попала в цель…
— Спасибо.
Я убрал руку, будто выдернул из пламени. Я был уверен, что никакая это не гадалка, но что-то в ней повергло меня в трепет. Может быть, на меня подействовали темнота, метавшиеся вокруг алые тени или бесконечная какофония из звуков музыки и гама толпы? Но я вдруг инстинктивно почувствовал: не надо было сюда приходить, здесь правят силы зла. Я вернулся к Холмсу и поделился своим маленьким приключением.
— Значит, теперь будем действовать по указанию гадалки? — отрывисто бросил он. — Что ж, Ватсон, других очевидных вариантов я не вижу. Надо довести дело до конца.
Мы прошли мимо человека с обезьянкой на плече, потом нам попался еще один, с обнаженным торсом, весь в грозных татуировках, которые оживали, когда он поигрывал мускулами. Перед нами был тир, наверх вела шаткая и кривая лестница. Раздалось несколько ружейных выстрелов. Это пытали счастья какие-то подмастерья, но они были в изрядном подпитии, и пули улетели в темноту, а бутылки остались нетронутыми. Холмс шел впереди. Мы осторожно ступали по лестнице, потому что казалось, будто деревянные ступени вот-вот рухнут. Прямо перед нами в стене зиял проход — возможно, тут когда-то была дверь, — за которым густела тьма. Я оглянулся и увидел цыганку, она сидела в своей повозке и зловеще наблюдала за нами. С кисти ее все еще свисала белая лента. Еще не добравшись до верха, я понял: мне устроили спектакль и подниматься сюда было ошибкой.
Но вот мы выбрались на верхний этаж. Когда-то здесь явно хранили кофе — характерный запах продолжал висеть в прокопченном воздухе. Этаж был пуст. Стены взялись гнилью. На всех поверхностях густым слоем лежала пыль. Под нами скрипели половицы. Мелодия шарманки едва доносилась и почти оборвалась, а гомон толпы вообще угас. Сияния ярмарочных факелов хватало, чтобы как-то осветить этаж, но свет был неровный, он постоянно двигался, и нас окружали какие-то кривые тени, и чем дальше мы шли, тем становилось темнее.
— Ватсон… — пробормотал Холмс, и по тону его голоса я понял, что он хочет сказать. Я достал револьвер и почувствовал себя увереннее, ощутив ладонью его вес и холодное прикосновение.
— Холмс, — сказал я. — Мы попусту тратим время. Здесь ничего нет.
— Но не так давно здесь был ребенок, — ответил он. Я перехватил его взгляд и в дальнем углу увидел две забытые игрушки — юлу и оловянного солдатика, который, хотя почти полностью выцвел, стоял по стойке «смирно». В этих игрушках было что-то бесконечно печальное. Неужели когда-то они принадлежали Россу? Неужели здесь было его предсмертное пристанище и эти игрушки — единственное воспоминание о детстве, которого у него никогда не было? Меня потянуло к ним словно магнитом, я еще дальше отошел от входа — чего от меня и ждали. Я слишком поздно заметил выступившего из ниши человека и не смог уклониться от просвистевшей по воздуху дубинки. Она ударила меня ниже локтя, боль белой вспышкой затмила глаза, и пальцы мои разжались. Револьвер упал на землю. Я нырнул за ним, но получил второй удар и потерял равновесие. В ту же секунду откуда-то из тьмы раздался голос другого человека.
— Не двигаться или застрелю обоих на месте.
Холмс оставил этот приказ без внимания. Он уже был рядом и помогал мне подняться.
— Ватсон, вы целы? Никогда не прощу себе, если получите серьезную травму.
— Ничего страшного. — Я вцепился в руку, стараясь нащупать перелом или трещину, и уже понял, что там максимум синяк. — Я не ранен.
— Трусы!
Навстречу нам, позволяя отсвету извне упасть на его лицо, вышел человек с редеющими волосами, вздернутым носом и тяжелыми округлыми плечами. Это был Гендерсон, таможенник (по его собственным словам), заманивший Холмса в ловушку, в курильню опиума Крира. Он сказал нам тогда, что был наркоманом, и это, видимо, было одним из немногих правдивых мест в его рассказе, потому что, как и при нашей первой встрече, глаза его были налиты кровью, а по лицу растекалась болезненная бледность. В руке он держал револьвер. Его сообщник подобрал мое оружие и, шаркая ногами, продвинулся к нам, держа нас на мушке. Этого человека я видел впервые. Дородный, похожий на жабу, волосы коротко острижены, уши и губы вспухшие, какие бывают у боксера после неудачного боя. Дубинкой ему служила тяжелая трость, все еще свисавшая с его левой руки.