— Я постараюсь не задерживать вас больше необходимого времени. Мне хотелось только обсудить с вами ваши показания и проверить, не можете ли вы что-то добавить к ним.
Мирри смотрела на него широко открытыми глазами. Ее губы дрожали, дрожал нежный маленький подбородок.
— Как все это ужасно… — с отчаянием произнесла она тоненьким голоском. — Он был таким добрым…
Фрэнк взял со стола ее показания и прочитал их вслух. Они были настолько скудны, что в них практически не было никакой информации. Обедали все вместе в столовой, а потом перешли в гостиную. Дядя Джонатан тоже пошел. Он выпил свой кофе, а потом ушел, и она его больше не видела. Когда все разошлись, она пошла к себе и легла спать. Проснулась только после того, как в доме началась суматоха, к ней вошла Джорджина и сказала, что дядя Джонатан умер. Раза два, пока он читал ее показания, Мирри прерывала его сдержанными вздохами и всхлипываниями. Когда он закончил, она снова прижала платок к глазам.
Фрэнк положил лист бумаги на стол и обратился к ней:
— Мистер Филд уезжал на сутки?
— Он уехал в понедельник утром.
— Вы знали, что он поехал повидаться со своим нотариусом?
— Он сказал… он сказал так.
— Он объяснил вам причину?
Рука с зажатым платком упала на колени.
— Он сказал, что хотел… обеспечить меня. — Тут она не сдержала рыданий. — Он был таким добрым.
— Он говорил вам, что собирается изменить свое завещание и что фактически едет в Лондон с этой целью?
Ее глаза наполнились слезами.
— Да, сказал.
— Так, далее. Когда он возвратился домой во вторник вечером, вы поджидали его внизу, в холле.
— О… откуда вы знаете?
Он холодно улыбнулся ей:
— Разве это такая страшная тайна? Холл, можно сказать, довольно оживленное место.
У нее был слегка испуганный вид.
— Кто-нибудь видел меня?
— Вас видели.
— Просто я была очень рада, что он вернулся. Я пораньше переоделась к обеду.
Фрэнк опять улыбнулся:
— Что ж, в этом нет ничего предосудительного. Думаю, он был рад увидеть вас.
— О да, очень!
— Мне хотелось бы главным образом узнать, — объяснил Фрэнк, — говорил ли вам мистер Филд, зачем он ездил к мистеру Модсли.
Мирри слегка покраснела:
— Да, говорил. Я сказала, что, надеюсь, он уладил все эти противные дела и ему не надо больше уезжать. А он ответил, что для меня в этом деле нет ничего противного и что все подписано в присутствии двух помощниц мистера Модсли, так что больше не о чем беспокоиться.
— Он говорил о своем завещании?
Мирри посмотрела на него с детским простодушием:
— Да.
Она знала, подумал Фрэнк Эббот, что он исключил из завещания Джорджину и вставил ее. Интересно, возникло ли позднее у Джонатана желание внести какие-то поправки в это завещание и кто уничтожил его: он сам или кто-то другой. Неизвестно, уничтожено ли оно вообще Конечно, у Джорджины была причина сжечь его. У Мирри, напротив, не было никаких мотивов. Интересно, знает ли Мирри, что завещание, возможно, уничтожено. Интересно, говорила ли Джорджина правду, потому что если она лгала… если это не так…
Мирри снова приложила платок к глазам.
— Он был ужасно добр ко мне, — сказала она приглушенным голосом. — Просто не верится, что такое могло случиться.
После этих слов Фрэнк отпустил ее и пригласил к себе миссис Фэбиан, которая изложила события последних двух дней в характерной для нее манере с множеством ненужных деталей. Ее рассказ был чрезвычайно содержателен, но очень трудно было увязать ее информацию со смертью Джонатана Филда. Фрэнку пришлось, например, попутно выслушать пространные рассказы о детстве Джорджины, а также многочисленные экскурсы относительно личных вкусов и привычек дорогого Джонатана. Фрэнк слушал ее, не перебивая, потому что всегда надеялся на удачу: нежданно-негаданно найти в плевелах пшеничные зерна. Но когда она пустилась в воспоминания о школьных годах Джонни, Фрэнк почувствовал, что пора закруглять их затянувшуюся беседу.
Ни Энтони, ни Джонни Фэбиан не добавили ничего нового к своим прежним показаниям. Они поднялись наверх вместе со всеми и больше вниз не спускались. Энтони спал, пока его не разбудила Джорджина, а Джонни — пока его не поднял Энтони.
Важное свидетельство было получено от Стоукса. В десять часов он заходил в кабинет: принес поднос с напитками. Он поставил его на маленький восьмиугольный столик рядом с кожаным креслом, в котором обычно сидел мистер Филд. В тот момент оно было свободно, поскольку мистер Филд склонился над полками книжного шкафа в другом конце комнаты. Он наклонился очень низко, как будто что-то разглядывал на одной из нижних полок. Когда Стоукса спросили, на какой именно, он указал на ту, откуда был взят один из альбомов с отпечатками пальцев. Стоукс был абсолютно уверен, что в тот момент оба альбома стояли на месте.
На следующий свой вопрос Фрэнк получил весьма важный ответ.
— Вы разжигали камин, когда находились здесь?
— Я хотел сделать это, но мистер Филд остановил меня. Он велел мне не трогать камин и сказал, что позднее сам займется им.
— Было в этом что-то необычное?
— Да, сэр.
— Объяснил вам мистер Филд причину этого?
— Пожалуй, да, сэр. Он сказал, что сжег кое-какие бумаги, и не хотел засорять каминную решетку, пока они не сгорели.
Итак, Джонатан действительно что-то сжег сам. Фрэнк продолжал допрос.
— Посмотрите на эту решетку сейчас, Стоукс. Изменилось ли что-нибудь по сравнению с тем, что вы видели вчера в десять вечера?
— Туда положили еще одно полено — вон то, справа, с сучками. Оно лежало сверху в корзине с дровами. Сам я не стал бы класть это полено, потому что огонь горел слабо, а сучки, можно сказать, коварная штука, горят плохо. Нет, я наметил положить 6 огонь вон то, небольшое, оно сейчас лежит сверху, прекрасное сухое полено, с ним пламя быстро бы разгорелось.
— Вижу, вы человек опытный. Я сам неплохо разжигаю огонь в камине и вполне согласен с вами. А теперь отложим в сторону дрова, поговорим о бумагах, которые сжег мистер Филд. Как, по-вашему, сжег он в камине еще что-то после того, как вы видели сгоревшие бумаги на каминной решетке вчера вечером? Как камин выглядит сейчас?
Стоукс был симпатичным человеком невысокого роста, с румяным обветренным лицом и очень густыми седыми волосами, которые он стриг немного длиннее, чем это принято у молодежи. Он ответил тихим приятным голосом:
— Трудно сказать, сэр, но, по-моему, в основном все так, как было… Немного больше углей, но это неудивительно.