— Сделка завершена. Тэнфилд теперь принадлежит Тэтхему.
Лайл отвела взгляд. У нее перехватило дыхание. Вновь набрав воздуха, она спросила мягко:
— Тебе жаль?
— Жаль? Я полон благодарности Тэтхему! — Рейф оттолкнул стул и поднялся. — Я думал, он пойдет на попятный, когда начнется война, но ничего подобного: он терпеливо ждал, и едва суд подтвердил завещание, Тэтхем сразу же оказался тут как тут, дрожа от нетерпения, готовый подписать чек и немедленно въехать в дом.
Наступило молчание. Рейф подошел к окну и встал спиной к Лайл. Мокрый тротуар, напротив — ряд домов, бледное голубое небо. Он отрывисто произнес:
— Мэнор я сохранил.
— Как хорошо! — В ее голосе прозвучала радость.
Рейф сказал не оборачиваясь:
— Тебе он нравился.
— Я его очень любила. Он был такой дружелюбный, чувствовалось, что там жили милые люди, которые любили друг друга.
— Там жили мои родители. Они очень любили друг друга.
Снова повисла пауза.
Очень странно для Рейфа не находить слов.
Он слегка повернулся и сказал просто:
— Ты знаешь, что мне дали работу?
— Да. Тебе интересно?
— Очень. Я мог бы жить в Мэноре, но… Не думаю, что буду.
— О!
Рейф начал накручивать на запястье шнурок от занавесок.
— Не думаю, что ты еще когда-нибудь захочешь увидеть это место.
— Почему?
— Мне кажется, тебе должно быть отвратительно видеть кого-нибудь или что-нибудь, напоминающее о Тэнфилде.
— Почему?
Лайл увидела, как его брови поднялись, странно изогнувшись. Загадочная улыбка тронула его губы и исчезла.
— Есть множество причин, моя дорогая.
На мгновение к нему вернулся прежний легкий тон. Потом голос его задрожал и сорвался. Он размотал шнурок и отбросил его обратно на окно. Шарик из слоновой кости стукнул о стекло.
— О Лайл, я так тебя люблю!
Это настолько поразило ее, что она даже лишилась способности думать. В ней заговорило что-то более примитивное, чем разум. Поэтому Лайл смогла лишь произнести:
— Правда?
— Разве ты не знала?
Она покачала головой.
— Ты сказал, что ненавидишь меня.
Рейф засмеялся странным, отрывистым смехом.
— Мне нужно было заставить тебя уехать. Ты была в опасности. Неужели ты и вправду могла подумать, что я тебя ненавижу?
Лайл прижала руку к щеке тем прежним жестом, что всегда трогал его сердце. Жест этот значил: «Я беззащитна, я не знаю, что делать».
Рейф придвинул стул к ее стулу и сел на подлокотник.
— Давай поговорим об этом. Я этого хочу. Я хотел с тех самых пор, но не могу подобрать нужных слов…
Она смотрела на него снизу вверх, румянец то вспыхивал на ее щеках, то исчезал.
— Почему?
— Потому что я исчерпал их. Я встречался со множеством девушек, но все это была лишь игра — очень приятная, пока роман длится, а когда кончается — никакой душевной боли. Любовь прошла, и никто не в обиде. Но все это теперь мне не нужно. Все это ничего не значило, это была лишь игра. Теперь… Последние двенадцать месяцев были адом.
Рука Лайл упала на колени. Она сидела молча.
— Естественно, тебе должен быть отвратителен вид любого человека, связанного с Тэнфилдом. Я только что сказал тебе об этом, а ты спросила: «Почему?» Начиная с июля я говорил это себе и отвечал себе же: «А почему бы и нет?» И дальше этого я никогда не заходил. Но сейчас я дошел до той точки, когда мне необходимо узнать, могу ли я на что-то надеяться? И прежде чем ты что-нибудь скажешь, я прошу тебя выслушать меня и сказать мне правду — настоящую правду. И не нужно приукрашивать ее, от этого не будет никакой пользы.
Лайл закусила губы. Что-то внутри ее дрожало, заставляя дрожать и губы. Она пыталась сдержать эту дрожь.
Рейф подался вперед и положил руку на подлокотник ее кресла.
— Что ты чувствуешь, когда я рядом?
Лайл молчала.
— Ты же должна это знать. Не нужно бояться задеть мои чувства. Мы с тобой много раз вместе ездили или гуляли. Как ты тогда себя чувствовала?
— В безопасности, — ответила она, и лицо ее изменилось, потемнело от нахлынувшего румянца.
— Это правда? — спросил Рейф, и она серьезно кивнула в ответ.
— Да, правда. Я никогда не обманываю. Я всегда чувствовала себя спокойно, когда рядом был ты. Даже в том колодце я почувствовала себя в безопасности, когда ты пришел.
Он резко отстранился.
— Какой-то суперполицейский! Кстати, я очень подружился с Марчем. Он отличный парень.
Что же такого она сказала? Что заставило его отшатнуться именно в тот момент, когда отчуждение между ними начало таять? Может быть, ее слова о колодце? Лайл не могла понять. Она только знала, что не вынесет, если он покинет ее, снова став вежливым незнакомцем, — Рейф, который всегда так легко и весело болтал с ней. Она с беспокойством посмотрела на него.
— Ты не хочешь об этом говорить? Я думаю, мы должны, хотя бы в этот раз. Потому что, если мы не поговорим, это всегда будет стоять между нами.
На его лице снова появилась странная кривая улыбка, тут же сменившаяся серьезным выражением.
— Тогда продолжай. О чем ты хочешь поговорить?
— О Дейле.
Румянец вновь окрасил ее щеки и погас, как свеча на ветру. Словно холодный, хмурый ветер из прошлого пронесся между ними.
— Хорошо, — проговорил Рейф.
Лайл не отводила глаз от его лица.
— Он хоть когда-нибудь любил меня? Это имеет значение, ты же понимаешь. Я хочу знать правду. Иногда мне кажется, что любил — вначале. А потом разозлился — из-за денег и из-за Тэнфилда. Я не должна была показывать ему, что ненавижу Тэнфилд. Это одна из причин, заставивших его захотеть убить меня. Он сам мне сказал там, у колодца. Я снова и снова размышляю об этом, поэтому-то я и хочу узнать истину. Ты думаешь, он любил меня хоть когда-нибудь?
Рейф, не глядя на нее, ответил напряженным голосом:
— Дейл не любил людей. Иногда они были ему нужны. Алисия была ему нужна. Не знаю, как бы все сложилось, если бы он на ней женился. Лидия была нужна ему из-за денег. Ты была ему нужна — не только из-за денег, хотя он не женился бы, если бы ты была бедна. Правда такова, Лайл.
Наступило долгое молчание. Оно все тянулось, и тянулось, и тянулось. Рейф, не отводивший взгляда от Лайл, наконец нарушил его: