Предатель памяти - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Джордж cтр.№ 97

«Она заявила, что по утрам Вольф плохо себя чувствовала, каждое утро в течение месяца перед тем, как девочка была убита, — сказал Крессуэлл-Уайт. — Вы ведь знаете, что она была в то время беременна?»

«Да, отец упоминал про это», — ответил я.

«Да. Так вот, Беккет видела, что немка теряет терпение. Ребенок — ваша сестра — поднимала ее по три-четыре раза за ночь, так что няня еще и не высыпалась и на фоне тяжелой беременности стала пренебрегать своими обязанностями. Она надолго оставляла Соню одну, а мисс Беккет, находясь по большей части на одном этаже с детской, не могла не заметить этого. По прошествии некоторого времени она решила, что ее долг — сообщить вашим родителям о происходящем. Затем последовало выяснение обстоятельств, и в результате Вольф была уволена».

«Сразу же?» — спросила Либби.

Крессуэлл-Уайт сверился с бумагами в папке. «Нет. Ей дали месяц на то, чтобы найти новую работу. Ваши родители, Гидеон, были весьма великодушны, учитывая ситуацию».

«Но на суде она не говорила, что видела своими глазами, будто Катя Вольф плохо обращается с моей сестрой?» — спросил я.

Адвокат закрыл папку со словами: «Беккет показала, что немка и ваши родители сильно поссорились. Она показала, что Соня изо дня в день оставалась без присмотра и плакала в своей кроватке порой по часу, а то и дольше. Она также сказала, что в день убийства слышала, как немка купала Соню. Однако она не смогла назвать ни точного времени, ни места, где бы она была свидетелем дурного обращения с ребенком».

«А кто смог?» — спросила Либби.

«Никто», — коротко ответил адвокат.

«Боже!» — вырвалось у меня.

Крессуэлл-Уайт, должно быть, догадался, о чем я подумал, потому что он положил на стол папку, поставил рядом чашку с кофе и стал объяснять мне: «Судебное разбирательство — это как мозаика, Гидеон. Если непосредственных свидетелей убийству не было, как в интересующем нас случае, то все аспекты дела, представляемые суду обвинением, в конце концов складываются в рисунок, на основании которого воссоздается общая картина. И уже эта общая картина убеждает или не убеждает присяжных в виновности подсудимого. В деле Кати Вольф присяжные сочли общую картину убедительной».

«То есть были и другие свидетели, чьи слова работали против Кати?» — спросила Либби.

«О да».

«Кто?» Мой голос дрожал, я слышал это сам и ненавидел свою слабость, но ничего не мог с ней поделать.

«Полицейские, которые опрашивали ее в тот первый и последний раз, когда она согласилась говорить; судебный медэксперт, делавший вскрытие; подруга, с которой, как утверждала вначале Катя Вольф, она говорила по телефону, оставив ребенка всего на минуту; ваша мать, ваш отец, ваши бабушка и дедушка. В данном случае не было какого-то одного свидетеля, чьи слова прямо подтверждали вину подсудимой, скорее перед глазами присяжных общими усилиями была раскрыта картина в целом, что и позволило им делать выводы. Каждый привнес свой кусочек в мозаику этого дела. В результате мозаика сложилась в немецкую девушку двадцати одного года, которая стала известной вследствие своего побега из родной страны и затем получила возможность эмигрировать в Британию благодаря доброй воле монахинь; в девушку, чья слава быстро померкла после прибытия в Лондон, которая нашла работу, дающую ей питание и кров, которая забеременела, затем стала плохо себя чувствовать, не справилась с нагрузкой, потеряла работу и сорвалась».

«Похоже на непредумышленное убийство», — заметила Либби.

«И так оно и было бы квалифицировано, если бы она не отказалась давать показания. Но она отказалась. С ее стороны это выглядело крайне самонадеянно, но в принципе укладывалось в ее общее поведение и происхождение. Она не только отказалась выступать на суде, но еще более усугубила свое положение тем, что не разговаривала ни с полицией, за исключением того единственного раза, ни с собственным адвокатом».

«Почему же она молчала?» — воскликнула Либби.

«Не могу вам сказать. Но вскрытие показало, что на теле вашей сестры, Гидеон, имелись следы от более ранних повреждений, которые не смог объяснить ни один врач, да и вообще никто. Тот факт, что немка никому ни слова не сказала о Соне, производил на всех такое впечатление, будто она что-то знала об этих следах от заживших ран. И хотя присяжных, как это нынче делается, инструктировали не рассматривать молчание Вольф как признак ее вины, они всего лишь люди. Ее молчание, несомненно, повлияло на их решение».

«То есть то, что я сказал в полиции…»

Крессуэлл-Уайт отмахнулся от моих слов: «Я читал ваши показания. Они, само собой, подшиты к делу. Я даже перечитал их после вашего звонка. Но поверьте, даже если тогда, двадцать лет назад, я и принял бы в расчет ваши слова, то никогда не стал бы строить свое обвинение против Кати Вольф только на них. — Он улыбнулся. — Ведь вам было всего восемь лет, Гидеон. Моему сыну было столько же, и я отлично представлял себе, что такое слова мальчишки. Нельзя не учитывать возможности того, что в дни, предшествующие гибели Сони, Катя Вольф могла отчитать вас за что-то. В таком случае вы могли прибегнуть к воображению, чтобы отомстить ей, не представляя, разумеется, к чему могут привести ваши показания в полиции».

«Вот видишь, Гидеон», — сказала Либби.

«Перестаньте тревожиться. Вашей вины в том, что случилось с Катей Вольф, нет, — сказал Бертрам Крессуэлл-Уайт, и в его голосе слышалась теплота. — Никто не причинил ей вреда больше, чем она сама».

20 октября

Так была ли это месть или я действительно это помнил, доктор Роуз? И если это месть, то за что? Не могу припомнить, чтобы кто-нибудь, за исключением Рафаэля, наказывал меня, и даже он в крайнем случае мог заставить меня прослушать запись с произведением, которое мне не давалось, а это вряд ли можно назвать наказанием.

«Он заставлял вас слушать "Эрцгерцога"?» — уточняете вы.

Не помню. А другие вещи помню. Кое-что из Л ало, сочинения Сен-Санса и Бруха.

«И вы научились хорошо исполнять эти произведения? — спрашиваете вы. — После прослушивания записей вы смогли играть их так, как хотелось Рафаэлю?»

Конечно. Да. Я исполнял их все.

«Но не "Эрцгерцога"?»

Это трио всегда было моим bete noire. [23]

«Вы не хотите поговорить об этом?»

Тут не о чем говорить. «Эрцгерцог» существует. Я никогда не мог исполнять его безукоризненно. А теперь я вообще не могу играть. Я даже не представляю, что делать, чтобы вернуть утраченное умение. Значит, мой отец прав и мы тратим время понапрасну? У меня просто случилось нервное расстройство, а я ищу решение не там, где следует? Вы понимаете, о чем я: переложил проблему на плечи другого человека, лишь бы не решать ее самому. Вывалил ее перед психиатром и смотрю, что получится.