Аплегатт легко преодолел реку – с июня не было дождей, и
вода в Исмене заметно спала. Придерживаясь опушки леса, добрался до дороги,
ведущей из Вызимы на юго-восток, в сторону краснолюдских медеплавилен, кузниц и
поселков в массиве Махакам. По дороге тащились телеги, их то и дело опережали
конные разъезды. Аплегатт облегченно вздохнул. Где людно – нет скоя’таэлей.
Кампания против восставших эльфов тянулась в Темерии уже год, преследуемые по
лесам беличьи бригады разбились на мелкие группы, а мелкие группы держались
вдали от шумных дорог, и засад на них не устраивали.
К вечеру он уже был на западной границе княжества Элландер,
у развилки вблизи деревушки Завада, оттуда прямая и безопасная дорога вела на
Марибор – сорок две версты мощеным людным трактом. На развилке пристроилась
корчма. Он решил передохнуть и дать отдых лошади. Знал, что если выехать на
заре, то, даже не особенно утомляя кобылку, можно будет еще до захода солнца
увидеть серебряно-черные флаги на красных крышах башен мариборского замка.
Он расседлал кобылу и, отпустив слугу, сам протер ее.
Аплегатт был королевским гонцом, а королевские гонцы никому не позволяют
прикасаться к своим лошадям. Съел внушительную порцию яичницы с колбасой и
четвертушку пеклеванного хлеба, запил квартой пива. Послушал сплетни. Самые
разные. В корчме останавливались путешественники со всех сторон света.
В Доль Ангре снова заварушка, снова отряд лирийской
кавалерии столкнулся на границе с нильфгаардским разъездом. Мэва, королева
Лирии, опять на весь мир обвинила Нильфгаард в провокациях и попросила помощи у
короля Демавенда из Аэдирна. В Третогоре свершилась публичная экзекуция
реданского барона, который тайно сносился с эмиссарами нильфгаардского императора
Эмгыра. В Каэдвене объединившиеся в большую группу подразделения скоя’таэлей
учинили резню в форте Лейда. В ответ население Ард Каррайга устроило погром,
истребив почти четыре сотни живших в столице нелюдей.
В Темерии, рассказали едущие с юга купцы, среди цинтрийских
эмигрантов, собранных под штандарты маршала Виссегерда, царит печаль и траур,
ибо подтвердилось страшное сообщение о смерти Львенка, княжны Цириллы,
последней из рода королевы Калантэ, Львицы из Цинтры.
Было поведано еще несколько страшных и зловещих историй.
Например, что в некоторых местностях коровы вдруг стали давать кровь, а не
молоко, а на рассвете люди видели в тумане Деву Мора, предвестницу жуткой
гибели. В Бругге, в районах леса Брокилон, заповедного королевства лесных дриад,
объявился Дикий Гон, галопирующее по небесам скопище ведьм, а Дикий Гон,
каждому ведомо, всегда предвещает войну. С полуострова Бреммервоорд заметили
призрачный корабль, а на его борту – привидение, черного рыцаря в шлеме с
крыльями хищной птицы…
Дальше гонец прислушиваться не стал, он был сильно утомлен.
Отправился в общую ночлежную комнату, колодой повалился на подстилку и уснул.
Поднялся на заре. Выйдя во двор, немного удивился –
оказалось, что он не первым собрался в путь, а такое случалось не часто. У
колодца стоял оседланный гнедой жеребец, рядом в корыте мыла руки женщина в
мужской одежде. Услышав шаги Аплегатта, она обернулась, мокрыми руками собрала
и отбросила на спину буйные черные волосы. Гонец поклонился. Женщина слегка
кивнула.
Входя в конюшню, он чуть не столкнулся со второй ранней
пташкой – молоденькой девушкой в бархатном берете, выводившей в этот момент
серую в яблоках кобылу. Девушка потирала лицо и зевала, прижавшись к боку
лошади.
– Ой-ёй, – буркнула она, проходя мимо гонца. –
Точно, усну в седле… Усну… Аауауа…
– Холод разбудит, когда кобылку разгонишь, –
вежливо сказал Аплегатт, стаскивая с балки седло. – Счастливого пути,
мазелька…
Девушка повернулась и глянула на него так, словно только
сейчас увидела. Глаза у нее были огромные и зеленые, как изумруды. Аплегатт
накинул на лошадь чепрак.
– Счастливого пути, говорю. – Обычно он не был
словоохотлив или разговорчив, но сейчас чувствовал потребность поболтать с
ближним, даже если этим ближним была самая что ни на есть обычная заспанная
девчонка. Может, виной тому – долгие дни одиночества на дороге, а может, то,
что девчонка немного походила на его среднюю дочку.
– Храни вас боги, – добавил он, – от
несчастий и дурных приключений. Вы же вдвоем, да к тому же женщины… А времена
теперь недобрые. Кругом опасности поджидают на большаках…
– Опасности… – вдруг проговорила девочка странным,
измененным голосом. – Опасность – тихая. Не услышишь, как налетит на серых
перьях. Я видела сон. Песок… Песок был горячий от солнца…
– Что? – замер Аплегатт, прижимая к животу
седло. – О чем ты, мазелька? Какой песок?
Девочка сильно вздрогнула, протерла лицо. Серая в яблоках
кобыла тряхнула головой.
– Цири! – крикнула черноволосая женщина со двора,
поправляя подпругу и вьюки. – Поспеши!
Девочка зевнула, глянула на Аплегатта, буркнула что-то
невнятное. Казалось, она удивлена его присутствием в конюшне. Гонец молчал.
– Цири, – повторила женщина. – Заснула?
– Иду, иду, госпожа Йеннифэр!
Когда Аплегатт оседлал коня и вывел во двор, женщины и
девочки там уже не было. Протяжно и хрипло пропел петух, разлаялась собака, в
деревьях откликнулась кукушка. Гонец вскочил в седло. Неожиданно вспомнил
зеленые глаза заспанной девочки, ее странные слова. Тихая опасность? Серые
перья? Горячий песок? Не иначе как не в своем уме девка, подумал он. Множество
таких сейчас встречается – спятивших девчонок, обиженных в военные дни
мародерами или другими бродягами. Да, не иначе тронутая. А может, просто как
следует не проснувшаяся, еще толком не пришедшая в себя? Диву даешься, какие
бредни порой люди плетут на рассвете, между сном и явью…
Он снова вздрогнул, а между лопатками почувствовал боль.
Помассировал плечи пятерней.
Оказавшись на мариборском тракте, он всадил коню пятки в
бока и послал в галоп.
Время торопило.
В Мариборе гонец отдыхал недолго – не кончился день, а ветер
уже снова свистел у него в ушах. Новый конь, чубарый жеребец из мариборских
конюшен, шел ходко, вытягивая шею и метя хвостом. Мелькали придорожные вербы.
Грудь Аплегатта прикрывала сума с дипломатической почтой. Зад вопиял.
– Хоть бы ты себе шею свернул, летун проклятый! –
рявкнул ему вслед возница, натягивая вожжи пары, напуганной промчавшимся
чубарым. – Ишь прет, будто ему смерть пятки лижет! Ну-ну, при, дурень, все
едино – от костлявой не сбежишь!
Аплегатт протер слезящиеся от ветра глаза.
Вчера он передал королю Фольтесту письмо, а потом проговорил
тайное послание короля Демавенда: