С того дня, стоило мне увидеть обреченного супруга в обществе его дражайшей половины, я тотчас вспоминал орангутанга, пытающегося играть на скрипке.
Любовь — гармоничнейшая из всех мелодий, тяга к которой заложена в нас самой природой. Женщина — восхитительный инструмент, доставляющий неизъяснимые наслаждения, — но лишь тому, кто знает расположение его трепещущих струн, кто изучил его устройство, его робкую клавиатуру и изменчивую, прихотливую постановку пальцев, потребную, чтобы на нем играть. Сколько орангутангов!.. — я хотел сказать: людей — женятся, не ведая, что есть женщина! Сколько обреченных обходятся с женами точно так же, как кассанская обезьяна — со скрипкой! Они разбивают сердце, которого не понимают, они губят и презирают сокровище
[106]
, чья тайна остается от них скрытой. Так и не повзрослев до самой смерти, они уходят из жизни с пустыми руками, оставляя позади растительное существование, наполненное досужими разговорами о любви и удовольствиях, распутстве и добродетели, — так рабы любят потолковать о свободе. В большинстве своем эти люди женятся, пребывая в глубочайшем неведении относительно того, что такое женщина и что такое любовь. Они ломятся в дверь чужого дома и удивляются, отчего в гостиной им не рады. Но ведь даже самый заурядный музыкант знает, что его связуют с инструментом (инструментом, сделанным из дерева или из слоновой кости!) некие неизъяснимые дружеские узы. Он знает по собственному опыту, что должны пройти годы, прежде чем таинственная нить протянется от него, человека, к косной материи скрипки или рояля. Далеко не сразу угадывает он все ее возможности и капризы, все ее изъяны и достоинства. Лишь ценою долгих упражнений музыкант совершает чудо: инструмент оживает и начинает издавать чарующие звуки; он становится музыканту другом лишь потому, что тот задает ему множество важных вопросов и получает на них ответы.
Разве, ведя скучную жизнь семинариста, забившегося в свою келью, мужчина способен узнать, что есть женщина, и научиться разбирать эту пленительную нотную запись? Или, может быть, на это способен мужчина, чье ремесло — думать за других, судить других, управлять другими, красть у других деньги, кормить их, убивать или ранить? Да и вообще, разве хоть одному из наших обреченных досуг изучать женщину? Они торгуют своим временем, откуда же сыщется у них время для забот о собственном счастье? Их бог — деньги. Вот откуда на свете такое множество бледных и хилых, болезненных и страждущих молодых женщин. Одних мучают более или менее серьезные воспаления, другие подвержены более или менее жестоким нервическим припадкам. У всех этих женщин мужья — невежды и принадлежат к числу обреченных. Мужья эти выковали собственное несчастье с таким тщанием, какое муж-художник употребил бы на то, чтобы взлелеять поздние, но пленительные цветы удовольствия. В один и тот же срок неуч довершает свой крах, а человек искусный взращивает свое счастье.
XXVI. Ни в коем случае не начинайте супружескую жизнь с насилия над женой.
В предыдущих Размышлениях мы исследовали болезнь с дерзкой непочтительностью хирурга, который отважно разрезает обманчивые кожные покровы, чтобы добраться до места, где прячется позорная язва. После вскрытия, произведенного на нашем операционном столе, от общественной добродетели не осталось даже трупа. Любовник или супруг, улыбнулись вы, слушая нас, или содрогнулись? Как бы там ни было, мы с коварной радостью заявляем, что виноваты во всем сами обреченные. Арлекин, пытающийся выяснить, может ли его конь обходиться вовсе без еды, ничуть не более смешон, чем эти мужья, желающие обрести счастье в браке, но не оказывающие жене ни одного из тех знаков внимания, в которых она так нуждается. Прегрешения жен суть не что иное, как обвинительные приговоры эгоизму, беззаботности и ничтожеству мужей.
Теперь, читатель, вам, который так часто возлагал вину за собственные преступления на другого, предстоит самому взять в руки весы. Одна их чаша довольно тяжела: подумайте, что положить на другую! Прикиньте процент обреченных среди общего количества женатых мужчин и взгляните на весы: вы узнаете, где коренится зло.
Попытаемся глубже вникнуть в причины брачной болезни.
Именовать любовью продолжение рода — значит грешить самым отвратительным святотатством из всех, какие допускаются современными нравами. Наградив нас божественным даром мысли и тем самым возвысив над животными, природа вложила в нас способность испытывать ощущения и чувства, потребности и страсти. По натуре человек двойственен: в нем сосуществуют зверь и любовник. Помня об этом, мы можем пролить свет на интересующую нас социальную проблему.
Рассматривая брак с точек зрения политической, гражданской и нравственной, мы увидим в нем закон, договор и установление: закон — это продолжение рода, договор — передача собственности, установление — ручательство, в надежности которого заинтересованы все жители земли: у всякого есть отец и мать, у всякого могут родиться дети. Следственно, брак должен быть предметом всеобщего уважения. Общество поневоле ограничилось этими очевидными соображениями, ибо для него они представляют наибольшую важность.
Большинство мужчин, вступая в брак, помышляют лишь о том, как бы продолжить свой род, вступить во владение имуществом и стать отцами, однако ни продолжение рода, ни собственность, ни дети сами по себе счастья не приносят. Crescite et multiplicamini!
[107]
— для исполнения этого завета любовь не нужна. Именем закона, короля и правосудия требовать у барышни, которую вы впервые увидели две недели назад, любви — бессмыслица, достойная большинства обреченных!
Любовь есть согласие потребности и чувства, семейное счастье проистекает из связующей супругов совершенной гармонии душ. Отсюда следует, что, дабы достичь счастья, мужчина обязан блюсти некоторые правила чести и такта. Воспользовавшись плодами социального закона, освящающего потребность, он должен затем подчиниться тайным законам природы, способствующим расцвету чувств. Если он видит счастье в том, чтобы быть любимым, ему следует искренне полюбить самому: истинная страсть всемогуща.
Однако быть страстным — значит никогда не утрачивать желания. Можно ли всегда желать свою жену?
Да.
Утверждать, что невозможно всегда любить одну и ту же женщину, так же бессмысленно, как полагать, что прославленному музыканту для исполнения разных мелодий потребны разные скрипки.
Любовь — поэзия чувств. Участь, ее ожидающая, подобна участи всех великих порождений человеческой мысли. Либо она возвышенна, либо ее нет вовсе. Если же она есть, то длится вечно и с каждым днем становится все сильнее. Это — та любовь, в которой древние видели плод связи Неба и Земли.
Литература строится на семи положениях, музыка выражает все с помощью семи нот, у живописи в распоряжении имеются всего семь цветов; подобно этим трем искусствам любовь, возможно, исходит из семи принципов, исчисление которых мы предоставляем потомкам.