Анна Борисовна закашлялась, захрипела, тряся головой, пытаясь продохнуть. Нина быстро отвинтила крышечку ингалятора и поднесла его ко рту старухи. Та несколько раз жадно вдохнула. Нина накрыла ладонью ее большую слабую руку и сказала мягко:
— Анна Борисовна!.. Отдохнуть.
— Черт возьми, не понимаю вас! — воскликнула старуха с удивительной, неизвестно откуда взявшейся энергией. — Вы же творческий человек, литератор! Вы должны наблюдать сейчас превращения человеческой личности, этот таинственный переход от жизни к смерти… Это… это страшно интересно… И не делайте скорбного лица: все нормально, в моем возрасте жить уже неприлично… — Она снова закашлялась и, ослабев, молчала минут десять. Потом опять заговорила, тихо и внятно: — Моя жизнь в своем роде уникальна. Она так длинна и так изломанна, что ее можно было бы сложить, как складную линейку… Подождите! Это не бред… Я чую, кто-то и вправду складывает наши жизни, и начало совпадает с концом так верно, что, должно быть, когда я вздохну в последний раз, я же где-то вздохну впервые… Моя жизнь уникальна… Судьбой уготовано было стать мне историком, я же никем не стала… Впрочем, всю жизнь я любила искусство… Наблюдайте, детка, наблюдайте… Отчего вы не пишете роман?
— Не знаю. Таланта нет, — негромко ответила Нина, все еще держа свою ладонь на руке старухи.
— Бросьте, это у вас не таланта, а сюжета нет. Нет у вас сюжета собственной жизни, вы вяло живете, понемножечку, по глоточку. Все вы испуганы прошлым, хотя и не попали под его гусеницы… Вот вы, рождения каких-нибудь пятидесятых, трагедий мировых не знали, а как задавлены, как ущербны! И жизнь ваша тесна, как малогабаритная квартира… А я… я несу в груди три войны, погромы, тридцатилетие инквизиции усатого — это целое кладбище близких… И я не испугана прошлым… Нет, не испугана… Я люблю все страдания своей жизни… Да… Ваша литература… Я читала, мне Сева совал с восторгами… Свободы нет, голубчик, нет пространств… Пепельницу какую-нибудь опишете так, что Бунин от зависти в гробу перевернется, а страсти нет. А искусство — это страсть. Это любовь. Это вечное небо… А вы за пепельницей неба не видите…
— Какая пепельница? И кто — мы? — раздраженно спросила Нина.
— Дух не взмывает, тесно… — словно не слыша, продолжала Анна Борисовна медленно, с тяжелой одышкой. — Жизнь ваша не увлекательна, нет сюжета… Голубчик, а что б вам взаймы не взять сюжет чужой жизни, а? Нет, правда. Вот вам готовый сюжет: действие завязывается в конце прошлого века, в Петербурге. Студент университета, дворянин, русский мальчик, воспитанный на законе Божьем, на религиозных праздниках (тут… недурно дать… кусок детства, знаете — Сочельник, окна в морозных лапах, Пасха, блины на Масленицу — впрочем, нет, вы не знаете), русский мальчик, студент университета… случайно попадает на концерт приезжей индийской танцовщицы Ананды Майя. Какой-то любитель фольклора… всучил ему билет… Итак, он попадает на концерт, видит на сцене… смуглое гибкое чудо и влюбляется до безумия. Ищет встречи, трижды в день посылает корзины цветов, наконец добивается ее внимания. Словом, они полюбили друг друга.
А ее отец — крупная фигура в одном из центров буддийской религии, тут уточнить, может быть, — настоятель монастыря. Студент мчится в Индию просить руки… возлюбленной, а папаша ему… условие: отдам дочь, если ты перейдешь в нашу веру. Тот — что вы думаете — готов! Готов, ибо влюблен вусмерть. Но в их религию перейти не простой фокус. Иноверец, желающий принять буддизм, должен написать какой-то научно-религиозный трактат. Студент согласен! Бросает все: Россию, университет, близких — и во имя любви садится за писание трактата. Тема: «Переселение душ»… Впрочем, это я сейчас придумала. А вы что-нибудь другое соврите.
В процессе работы студент так увлекается, так воодушевляется… так проникается мудростью и высотой духа буддийской веры, так с головой погружается во всю эту штуку, что пишет не один, а несколько трактатов… Наконец представляет свою работу на суд столпов религии. Те в восторге, отец дает согласие на свадьбу, влюбленные счастливы, — идиллия, благоухание лотосов и прочая чушь… За неделю до свадьбы Ананда Майя заболевает крупозным воспалением легких и умирает.
…Обезумевшему от горя студенту ничего не остается, как возвратиться в Россию. Отец Ананды Майя умоляет остаться, обещает… славу и высокое положение, но тот непреклонен: я покинул Россию ради Ананды Майя. Сейчас, когда ее нет в живых, я должен вернуться. Могу дать обет безбрачия. Нет, отвечает ее отец. Ты должен жениться, должен жениться и родить детей…
Потерявший вкус к жизни, к любви… герой едет в глубинку Сибири и… выбирает самую неказистую и несчастную старую деву по имени Иликанида Арефьевна. Женится на ней и всю жизнь нежен и предупредителен с этой каракатицей. К старости она несколько облагородилась рядом с ним. Но это неважно.
У них родилось четверо детей… Троим придумайте какую-нибудь судьбу, дело ваше. А старший… Старший сын, художник левого толка, очень талантливый человек, исчез в тридцать восьмом году… Сгинул за кожаными спинами… За ним пришли ночью… Больше я его не видела… Это был Сашин отец, отец моей дочери… Странно, что — его, а не меня. У меня-то и в те времена язык болтался без привязи. А он всегда был так осторожен, слова лишнего не скажет… Да… Очевидно, как более талантливый человек, он был опаснее меня. Талантливые всегда чрезвычайно опасны в обществе кожаных спин… Потом долго тягали домработницу Олю-ню, выясняли — не упоминают ли хозяева иностранных имен в разговорах. Олюня честно призналась — упоминают: «Мане… Де-ха… да ще трэтий с ими — Ван Хох!..»
Душно… Откройте форточку, Нина, вот тем шестом, в углу… Спасибо…
Анна Борисовна бормотала, прикрыв глаза, в полусне:
— Итак, буддист, студент, влюбленный, да… Он долго прожил, всю жизнь поддерживал связь с тем монастырем и исповедовал буддийскую веру… Кажется, в сон… клонит… По поводу веры — тут забавная штука… Наш здешний форматор Ленька… болван отпетый, но хороший человек… Формует — никогда не знает, кого формует, ему неинтересно. Прекрасный форматор… Им дано умножить произведение, понимаете? Сопричастность… Набрасывают на скульптуру… сбивают молотком, стамесками… кусковая форма… разделяют на части…
Она умолкла и спустя минуту стала дышать ровнее. Нина обернулась — в дверях стоял Петя, одетый, в шапке, и, должно быть, давно уже стоял.
— Петя, что это было? — шепотом спросила она.
— Понятия не имею, — ответил он тихо. — Впервые эту историю слышу.
— Может быть, она бредит?
— Анна Борисовна никогда не бредит, — строго сказал Петя.
Вначале, возвращаясь домой, она дважды шлепала ладонью по кнопке звонка коротко и требовательно: открывай! Позже уговорились отворять дверь своим ключом — не отвлекать друг друга от работы. Нина бесшумно вставила ключ в замочную лунку, повернула и вошла в коридор.
Матвей сидел в кресле, зябко кутаясь в Нинину шаль, и задумчиво рассматривал раскрытые на столе альбомы.
Нина молча сняла перчатки, устало принялась разматывать шарф, легкими хомутами ложившийся на плечи.