Старая дева - читать онлайн книгу. Автор: Оноре де Бальзак cтр.№ 7

— Никак вы к нам, барышня? — произнес Ренэ, завидев входящую Сюзанну. — Нынче же не ваш день, у нас и белья-то нет для госпожи Лардо.

— Толстый олух! — со смехом отозвалась Сюзанна.

Хорошенькая девушка поднялась наверх, оставив Ренэ доедать миску молочной гречневой каши. Дю Букье, еще лежа в постели, обмозговывал планы своего обогащения, ибо ему были доступны теперь одни лишь честолюбивые мечты, как всем, кто на своем веку в избытке срывал цветы удовольствий. Честолюбие и азарт неисчерпаемы. Поэтому у человека нормального склада головные страсти долговечнее страстей сердца.

— Вот и я! — провозгласила Сюзанна, усаживаясь на кровать, и властным движением так резко раздвинула полог, что кольца завизжали на железных прутьях.

— С чем пришла, милочка? — произнес старый холостяк, садясь в постели.

— Сударь, — торжественно проговорила Сюзанна, — вы, конечно, удивлены, что я ворвалась к вам; но я попала в такое положение, когда уж не беспокоишься о том, что о тебе скажут.

— Как так? В чем дело? — спросил дю Букье, скрестив на груди руки.

— Неужели вы не понимаете? — промолвила Сюзанна. — Я знаю, — продолжала она, скорчив премилую гримаску, — как смешна и назойлива в глазах мужчины бедная девушка, когда ее приводит к нему то, на что вашему брату наплевать. Но, сударь, познакомившись со мной поближе, узнав, что я готова совершить ради человека, который ответил бы мне такой же привязанностью, какую я могла бы, например, почувствовать к вам, — вы бы не пожалели, что женились на мне. Нечего говорить, конечно, здесь я мало могу вам быть полезной; но если бы нам с вами отправиться в Париж, я бы вам показала, как я способна содействовать карьере мужчины с вашим умом и средствами особенно сейчас, когда все правительство сверху донизу перекраивается и когда повсюду и везде хозяйничают иностранцы. Словом, между нами говоря, разве то, о чем идет речь, — несчастье? А быть может, это счастье, за которое в один прекрасный день вы бы многое дали. Ну, для кого вам жить? Для кого работать?

— Для кого же, как не для себя! — буркнул дю Букье.

— Старое чудовище, вам никогда не быть отцом! — изрекла Сюзанна, придав своим словам оттенок грозного пророчества.

— Полно, Сюзанна, не глупи, — возразил дю Букье, — мне так и кажется, что это все сон.

— Какой же яви вам еще надобно? — воскликнула Сюзанна, встав во весь рост.

Дю Букье, оторопев, повернул ночной колпак на голове с такой силой, которая явно указывала на необычайную работу мысли.

«Да он никак поверил, — подумала про себя Сюзанна, — и даже польщен! Боже ты мой, до чего этих мужчин легко обвести вокруг пальца!»

— Сюзанна, чего же ты от меня хочешь, черт возьми! Все это так странно... А я-то думал... А на деле... Но нет же, нет, быть не может!..

— Как! Вы не можете на мне жениться?

— Ах, вот что! Нет уж, извини, у меня есть обязательства.

— Не по отношению ли к мадемуазель Арманде или мадемуазель Кормон, которые вас уже один раз отставили? Послушайте, господин дю Букье, я не нуждаюсь для защиты своей чести в жандармах, которые потащили бы вас в мэрию. Я не останусь без мужа и сама знать не хочу того, кто не сумел оценить меня по достоинству. Но смотрите, как бы не пришлось вам в один прекрасный день раскаяться в своем поступке, потому что ни серебром, ни золотом вы не заставите меня отдать вам ваше достояние, раз вы нынче от него отказываетесь.

— Но, Сюзанна, почему ты думаешь, что это...

— Ах, сударь! — перебила его гризетка, драпируясь в мантию добродетели. — За кого вы меня принимаете? Я же не напоминаю вам ваших обещаний, хотя они-то и сгубили меня, бедную девушку, вся вина которой лишь в том, что она жаждет успеха не меньше, чем любви.

Дю Букье находился во власти множества разноречивых побуждений — радости, недоверия, расчетливости. Он с давних пор решил жениться на мадемуазель Кормон, ибо Хартия, о которой он только что раздумывал, открывала его честолюбию великолепную политическую карьеру депутата. А ведь брак со старой девой должен был вознести его так высоко, что он стал бы влиятельнейшим лицом города. Вот почему буря, поднятая коварной Сюзанной, повергла дю Букье в сильнейшее замешательство. Если бы не его заветная мечта, он, не задумываясь, женился бы на Сюзанне. Он бы открыто возглавил либеральную партию Алансона. Заключив подобный брачный союз, он тем самым отказался бы от высшего общества, чтобы снова примкнуть к буржуазному классу — купцам, богатым фабрикантам, владельцам пастбищ, которые, надо думать, подняли бы его на щит, как своего кандидата. Дю Букье уже предвидел значение партии левых. Он не скрывал, что предается многозначительным размышлениям, и, проводя рукой по голове, совсем сбил ночной колпак, прикрывавший лысину. Как это бывает со всеми, кто достиг большего, чем хотел и ожидал, Сюзанна была ошеломлена. Чтобы не выдать своего изумления, она приняла грустную позу, подобающую девушке, обманутой своим обольстителем; но в душе она хохотала, как хохочет подгулявшая гризетка.

— Нет, детка, тебе не поймать меня в эту мышеловку, не на таковского напала!

Так коротко и ясно заключил свои размышления бывший поставщик. Дю Букье кичился тем, что принадлежит к школе философов-циников, которые, не желая стать добычей женщин, относят их всех к одной категории подозрительных. У этих твердолобых и в большинстве случаев мягкотелых мужчин имеются применительно к женщинам свои собственные заповеди. В их глазах они все, от королевы Франции до скромной модистки, по существу своему, распутницы, негодяйки и убийцы, и мало того — нечисты на руку, насквозь лживы, не способны ни о чем думать, кроме пустяков. Для этих людей женщины не более чем злонравные баядерки, которым лучше всего предоставить петь, плясать и смеяться; в женщинах они не видят ничего святого, ничего возвышенного, для них не существует поэзии чувств, а только одна грубая чувственность. Они — как те обжоры, которым не отличить кухни от столовой. Согласно их уставу, если женщину не тиранить на каждом шагу, она превратит мужчину в раба. Дю Букье был и в этом отношении полной противоположностью шевалье де Валуа. Произнеся последние слова, поставщик швырнул свой колпак в другой конец кровати движением, подобным тому, каким папа Григорий опрокинул бы зажженную свечу, изрекая грозную анафему, и тут Сюзанна узрела, что хохолок, украшавший череп старого холостяка, был накладным.

— Помните же, господин дю Букье, — величественно ответила Сюзанна, — что, придя к вам, я выполнила свой долг; помните, что я была обязана предложить вам свою руку и просить вашей; но не забудьте также, что в моих поступках не было ничего недостойного уважающей себя женщины: я не унизилась до того, чтобы плакать, как дурочка, я не настаивала, не надоедала вам. Теперь вы знаете мое положение. Надо ли говорить, что я не могу оставаться в Алансоне; матушка меня изобьет, а госпожа Лардо, которая кричит повсюду о нравственности, точно весь век разглаживает ее своими утюгами, — та просто выгонит. Что ждет меня, бедную работницу? Больница? Сума? Нет! Лучше головой в воду — в Бриллианту или Сарту. Но не проще ли уехать в Париж? Мать найдет предлог для моего отъезда — какого-нибудь дядюшку, которому не терпится меня видеть, тетушку, которая в гроб глядит, благодетельницу, которой угодно вывести меня в люди. Остановка только за деньгами на проезд и на то, что вам известно...