Старая дева - читать онлайн книгу. Автор: Оноре де Бальзак cтр.№ 24

— О, дом обходится нам дорого, налоги огромны, — ответила непревзойденная девица, уловив слово стóит.

— Вот как! Здесь большие налоги? — спросил виконт, слишком поглощенный своими мыслями, чтобы заметить нескладицу.

— Я не знаю, — отвечал аббат. — Племянница ведает и своим и моим состоянием.

— Налоги — это пустяки для богатых людей, — снова заговорила мадемуазель Кормон, которая вовсе не хотела показаться скупой. — Что до мебели, я ее оставлю, как она есть, без изменения, по крайней мере до замужества; а уж тогда здесь все должно быть по вкусу хозяина.

— У вас превосходные правила, мадемуазель, — с улыбкой сказал виконт, — вы осчастливите супруга.

«Никогда никто не говорил мне таких красивых слов», — подумала старая дева.

Виконт похвалил распорядок дома и сервировку, признавшись, что считал провинцию отсталой, а сказывается, она весьма комфортабельна.

«Боже мой, что бы значило это выражение? — подумала мадемуазель Кормон. — Как на грех, нет шевалье де Валуа, он бы ответил! Ком-фор-та-бель-на! Не состоит ли это из нескольких слов? Ну-ка, смелее, возможно, это русское слово, откуда же мне его знать?»

— Но у нас здесь, сударь, самое блестящее общество, — снова заговорила она, набравшись смелости, чувствуя, что язык ее развязан, и проявляя вдруг то красноречие, которое обретают почти все человеческие существа при важных обстоятельствах. — У меня собирается весь город. Нынче же вы сможете сами судить об этом, ибо кое-кто из наших верных друзей безусловно уже узнал о моем возвращении и не замедлит навестить меня. Есть у нас знатный вельможа, шевалье де Валуа, он был принят при старом дворе, человек необычайно тонкого ума и вкуса; затем маркиз д'Эгриньон и его сестра мадемуазель Арманда (но тут мадемуазель Кормон прикусила язык и решила поправить дело)... девушка в своем роде замечательная, — добавила она. — Отказалась от замужества, чтобы оставить все свое состояние брату и племяннику.

— Ах, да! — произнес виконт. — Д'Эгриньоны... я припоминаю.

— Алансон — очень оживленный город, — продолжала старая дева, как заведенная. — Здесь много веселятся, главноуправляющий окладными сборами дает балы, префект — человек весьма обходительный; иногда монсиньор епископ удостаивает нас своим посещением...

— Ну, значит, я хорошо сделал, — засмеялся виконт, — решив вернуться сюда, чтобы, как заяц, умереть в своей норе.

— И я тоже, — сказала старая дева, — как заяц, не покину родного гнездышка.

Поговорку, повторенную в столь странном виде, виконт счел шуткой и улыбнулся.

«Ах, — произнесла про себя старая дева, — все идет хорошо, вот этот меня понимает!»

Беседа велась на избитые темы. Благодаря действию таинственной, непостижимой силы мадемуазель Кормон, подстрекаемая желанием быть любезной, находила в своем мозгу все обороты шевалье де Валуа. Это была как бы дуэль, в которой сам черт нацеливал дуло пистолета. Никогда еще противник не был лучше взят на мушку. Виконт был слишком светским человеком, чтобы говорить о великолепии обеда, — но само его молчание казалось похвалой. Смакуя дивные вина, щедро подливаемые ему Жакленом, он словно вновь, с острой радостью, обретал своих лучших друзей: настоящий ценитель не рукоплещет, он наслаждается. Г-н де Труавиль полюбопытствовал о ценах на земли, дома, места под застройку, он заставил мадемуазель Кормон долго описывать место слияния Бриллианты и Сарты. Удивлялся, что город расположен далеко от большой реки, топография края живо его занимала. Молчаливый аббат предоставил племяннице нить разговора. Мадемуазель всерьез поверила, что развлекает г-на де Труавиля, который ей благосклонно улыбался и, как ей казалось, запутался во время этого обеда больше, чем ее наиболее рьяные женихи запутывались в две недели. К тому же, заметьте, никогда еще ни одного гостя она не окружала такими заботами и не баловала таким вниманием. Право, как будто нежно лелеемый любовник осчастливил дом своим возвращением. Мадемуазель предупредительно подавала виконту хлеб, она не сводила с него глаз; стоило ему отвернуться, как она незаметно подкладывала ему кушанье, если оно, казалось, пришлось ему по вкусу; будь он чревоугодником, она бы до смерти его закормила; но не являлось ли это прекрасным образцом того, что она рассчитывала делать и в дни супружества? У нее хватило ума не ударить лицом в грязь, она смело распустила паруса, подняла флаг, держала себя королевой Алансона и похвастала своим вареньем. В конце концов она стала без зазрения совести хвалить самое себя, как будто уже не осталось никого, кто мог бы ее славословить. Она заметила, что нравится виконту, ибо надежды так ее преобразили, что она стала почти женщиной. За сладким она не без тайной радости прислушивалась к суете в прихожей, к шуму в гостиной — вестникам сбора ее обычного кружка. Она указала на эту поспешность дядюшке и г-ну де Труавилю, усмотрев доказательство любви к ней в том, что являлось лишь результатом мучительного любопытства, охватившего весь город. Горя нетерпением показаться во всем своем величии, мадемуазель Кормон велела Жаклену подать кофе и ликеры в гостиную, куда, на диво всему избранному обществу, слуга принес великолепный кофейный прибор саксонского фарфора, извлекаемый на свет из шкапа лишь дважды в год. Все эти обстоятельства были подмечены гостями, злословившими под шумок.

— Черт побери! — воскликнул дю Букье. — Да ведь это ликеры госпожи Анфу, которые в доме подаются только четыре раза в год, по большим праздникам!

— Положительно пахнет свадьбой. Должно быть, все устроили путем переписки, еще год назад, — сказал председатель суда г-н дю Ронсере. — Вот уже год, как директор почтовых контор получает письма со штемпелем Одессы.

Госпожа Грансон вздрогнула. Господин шевалье де Валуа, у которого побледнела даже левая щека, несмотря на то, что он пообедал за четверых, почувствовал, что вот-вот выдаст свою тайну, и сказал:

— Не находите ли вы, что сегодня холодно? Я озяб!

— Это веяние России, — произнес дю Букье.

Шевалье посмотрел на него так, словно хотел сказать: «Молодцом держишься!»

Мадемуазель Кормон появилась такая сияющая, такая торжествующая, что показалась всем красивой. Этот необычайный блеск был вызван не только чувством; вся ее кровь с утра бушевала в ней, и нервы трепетали в ожидании решительных событий — лишь совокупность всех этих обстоятельств могла столь неузнаваемо изменить ее. Как она была счастлива, торжественно представляя виконта — шевалье, а шевалье — виконту, весь Алансон — господину де Труавилю, господина де Труавиля — всему Алансону! Случилось так — впрочем, по вполне понятным причинам, — что виконт и шевалье, эти две аристократические натуры, в тот же миг почувствовали друг в друге нечто близкое, каждый из них видел в другом человека своего круга. Они разговорились, стоя у камина. Их обступили, и к их беседе, хотя она и велась вполголоса, прислушивались в благоговейном молчании. Чтобы верно схватить эффект этой сцены, нужно представить себе мадемуазель Кормон, спиной к камину, занятую приготовлением кофе для того, с кем она была уже помолвлена молвою.