Черная вдова - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Безуглов cтр.№ 66

Решилин долго смотрел на него и наконец тихо, торжественно произнёс:

— Господи, да этому творению цены нет!

Все сгрудились вокруг него, глядя на чудом сохранившееся изображение святого.

— Вот-вот! — заволновался Пётр Мартынович. — И я говорил! Может быть, даже сам Андрей Рублёв!

— Ну что вы, какой Рублёв, — замотал головой Решилин. — Санкирь! Обратите внимание на густо-оливковую гамму.

— А что такое санкирь? — полюбопытствовал Жоголь.

— Основной тон лица, — пояснил художник. — А их черты? Резкие, суровые. И все цветовое решение… Видите, как контрастируют темно-жёлтые и темно-синие одежды с широкими золотыми пробелами ярко-красных и зелёных тонов ореола. Конечно, не Рублёв! У него другая манера письма — мягкая, воздушная, утончённая. Вспомните хотя бы его «Троицу», «Спас в силах»…

— Так чья же это работа, как вы думаете? — Пётр Мартынович глядел на художника, как на оракула, не скрывая благоговения.

— Скорее всего, Даниил Чёрный, — отстранил от себя снимок Решилин. — Тоже, скажу я, талантище! Мастер от бога! Они были друзьями с Рублёвым. Вместе расписывали храмы. Некоторые источники утверждают, что он был учителем Андрея, как старший по возрасту…

Вербицкая вернула Петру Мартыновичу фотографии. От волнения тот никак не мог засунуть их в портфель.

— Феодот Несторович, дорогой, как же отдавать в руки каким-то ремесленникам такое сокровище? А ежели испортят? Может, посоветуете, кого пригласить?

— Надо подумать, — ответил Решилин.

— А сами? — Во взгляде Петра Мартыновича была мольба и надежда. — Лучше вас никто не справится! Заплатим хорошо, а уж…

— При чем тут оплата? — перебил его художник. — Вот если бы Рублёв! Он мне ближе. Да что там ближе — чувствую каждый его мазок, каждую линию.

Разговор неожиданно был прерван.

— Небось проголодались? — появилась из кустов Ольга. — Просим к столу. И поживее, шашлык ждать не может.

Повторять не пришлось — все дружно потянулись на участок.

Возле времянки был накрыт стол: свежие помидоры, огурчики, редиска, зелёный лук и разнообразная пахучая зелень. Глеб отметил, что из деликатесов, привезённых Жоголем, ничего не подали. Зато крепкие и прохладительные напитки имелись в изобилии.

Чуть в стороне стояло небольшое сооружение из красного кирпича с невысокой трубой, напоминавшее камин. В нем и готовился над раскалёнными углями шашлык. Запах дыма и жареного мяса плыл в воздухе. У Глеба засосало в желудке.

Возле очага священнодействовал Алик, время от времени переворачивая шампуры. Тут же на корточках сидел Тимофей Карпович. Он брал из кучи поленья и перешибал ребром ладони, словно это были лучины.

— Ну, силён мужик! — тихо прошептал на ухо Вике Ярцев.

— Не бойся, не услышит, — сказала Вика. — Тимоша глухонемой. С рождения. Понимает только по губам.

— Откуда он?

— Так это же муж Ольги.

Сели за стол. Тут же возле Решилина устроились на траве все три собаки, глядя хозяину прямо в глаза.

— Смотрите-ка, вот преданность! — умилился Пётр Мартынович.

— Просто мяса ждут, — усмехнулся Жоголь, тем временем наполняя рюмки и бокалы. Себя он пропустил — за рулём, Решилина тоже обошёл: перед художником Ольга поставила стакан молока. Пётр Мартынович осторожно поинтересовался, почему хозяин не хочет выпить с гостями рюмочку.

— Указ чтит, — поддел Решилина Жоголь. — Антиалкогольный.

— У меня свой указ, — сказал художник. — От давних, славных времён. Помните, Пётр Мартынович, какой обет давали иконописцы: когда творишь, не смеешь сквернословить, к зелью прикасаться и вообще иметь дурные мысли…

— Как же, как же, читал, — закивал тот. — Отсюда такой свет в их работах. Благолепие.

— И сила божеская, — как-то подчёркнуто значимо произнёс Решилин. — Сила, которая творила чудеса! Останавливала и обращала вспять врагов.

— Вы имеете в виду Владимирскую богоматерь? — не удержавшись, осмелился вставить своё слово Ярцев.

— Да, пример, пожалуй, самый яркий, — сказал художник. — Знаменательное событие.

— Какое событие? — встрепенулась Вика.

— Да, какое же? — тоже заинтересовался Жоголь.

— Глеб, вы, кажется, историк, — посмотрел на Ярцева Решилин. — Наверное, можете рассказать подробнее моего.

Взоры всех обратились на Глеба.

— В общем, это для учёных до сих пор загадка, — немного робея, начал он. — Видите ли, ещё с двенадцатого века в Успенском соборе Владимира пребывала чудотворная икона. Очень почитаемая святыня Северо-Восточной Руси. Называлась она Владимирская богоматерь. И вот в тысяча триста девяносто пятом году, когда над Москвой нависла смертельная угроза — на престольную в это время надвигались орды Тамерлана, — великий князь Московский по совету митрополита Киприана решил перенести икону в столицу. Заметьте, враг уже захватил Елец… И как только Владимирскую богоматерь доставили в Москву, Тамерлан ни с того ни с сего вдруг повернул назад и ушёл в степи. Понимаете, без всякой объяснимой причины! Для историков во всяком случае.

— Почему же необъяснимой, — слегка улыбнулся Феодот Несторович. — Святая Мария всегда почиталась как заступница русского народа. Так и говорили тогда — крепкая в бранях христианскому роду помощница…

Ярцев хотел было возразить, что скорее всего поведение Тамерлана объяснялось куда более прозаически — например, болезни, падеж лошадей или смута, да мало ли что ещё — просто об этом не имелось пока документов и свидетельств. Но не решился.

Да и всеобщее внимание переключилось на подошедшего Алика. Блюдо с шампурами, на которых ещё шипело с румяной корочкой мясо, исходящее немыслимым ароматом, водрузили на середину стола.

Первый бокал подняли за Еремеева, что тот воспринял как должное. А похвалу Алик действительно заслужил: шашлык был нежный, сочный, прямо губами можно было жевать.

Ярцев отметил, что Тимофей Карпович не сел за общий стол, продолжая возиться у очага. Что касается Ольги — она все время была на ногах: то хлеба подрежет, то поднесёт ещё из дома овощей, на которые напирали гости, то, убрав использованные бумажные салфетки, положит новые. Освободившиеся шампуры она мыла в тазике, а Еремеев тут же насаживал новую порцию мяса.

Глеб почувствовал, что тяжелеет, грузнеет от сытной еды. Да и вино действовало расслабляюще. Впрочем, остальных тоже, видимо, разморило. Феодот Несторович и Пётр Мартынович ударились в воспоминания.

— Трудные времена выпали на вашу юность, ой нелёгкие, — качал головой Пётр Мартынович. — Послевоенная разруха…

— Знаете, теперь трудности как-то забылись, осталось только светлое, — с ностальгической грустью произнёс хозяин. — Иной раз думаю: самые лучшие годы жизни…