— Проклятие! — закричал больной взрываясь. — Этот человек без малейшей провокации всаживает пулю мне в плечо, ломает ключицу, валит меня головой вперед на спинку медной кровати и удирает, а когда я, как мне кажется, весьма дипломатично называю его «тошнотворный парень», моя собственная сестра говорит, что я не джентльмен. Посмотрите на меня! В собственном доме я вынужден сидеть с совершенно ужасной головной болью и удовольствоваться тостом и чаем, в то время как вы, народ, набиваете себе животы грилем и омлетом с чертовски хорошим старым кларетом…
— Глупый мальчик, — сказала герцогиня, — не нужно так волноваться. И как раз пришло время принимать лекарство. Мистер Паркер, будьте любезны, дерните звонок.
Мистер Паркер повиновался в тишине. Леди Мэри медленно подошла и стояла, глядя на своего брата.
— Питер, — сказала она, — что заставляет тебя говорить, что он сделал это?
— Сделал что?
— Стрелял в тебя? — Слова были произнесены шепотом.
Появление мистера Бантера в этот момент с охлаждающей порцией лекарства разрядило напряженную атмосферу. Лорд Питер выпил свою микстуру, поправил подушки, дал измерить себе температуру и подсчитать пульс, спросил, нельзя ли ему съесть яйцо на обед и закурил сигарету. Мистер Бантер удалился, все расселись в удобные кресла и почувствовали себя более счастливыми.
— А теперь, Полли, старушка, — сказал Питер, — перестань рыдать. Я случайно столкнулся с этим Гойлсом вчера вечером в вашем Советском Клубе. Я попросил, чтобы эта мисс Таррэнт представила меня, но в ту минуту, когда Гойлс услышал мое имя, он сделал ноги. Я помчался вслед за ним, только желая поговорить, когда этот идиот остановился на углу Ньюпорт-Корт, подстрелил меня и убежал. Ничего глупее он не мог сделать. Я знал, кто он такой. Он не мог не быть пойман.
— Питер, — сказала Мэри призрачным голосом.
— Послушай, Полли, — сказал Уимзи, — я в самом деле думал о тебе. Честное слово, думал. Мы не арестовали его. Я не сделал никакого заявления вообще, не так ли, Паркер? Что вы сказали им сделать, когда были в Скотланд-Ярде сегодня утром?
— Задержать Гойлса для допроса, потому что он разыскивается в качестве свидетеля по делу Ридлсдейла, — медленно сказал Паркер.
— Он ничего не знает об этом, — сказала Мэри, на этот раз упрямо. — Его там и близко не было. Он невиновен в этом.
— Ты так думаешь? — спросил лорд Питер серьезно. — Если ты знаешь, что он невиновен, почему рассказываешь всю эту ложь, выгораживая его? Так не пойдет, Мэри. Ты знаешь, что он был там, и ты думаешь, что он виновен.
— Нет!
— Да, — сказал Уимзи, хватая ее здоровой рукой, когда она уклонилась. — Мэри, ты подумала о том, что делаешь? Ты даешь ложные показания и подвергаешь опасности жизнь Джеральда, чтобы оградить от правосудия человека, которого подозреваешь в убийстве твоего возлюбленного и который, скорее всего, пытался убить меня.
— О, — закричал Паркер с мукой в голосе, — так нельзя вести допрос!
— Не берите в голову, — сказал Питер. — Мэри, ты действительно думаешь, что поступаешь правильно?
Девушка беспомощно смотрела на своего брата минуту или две. Питер поднял непредсказуемый, обаятельный взгляд из-под повязки. Вызов растаял на ее лице.
— Я расскажу правду, — сказала леди Мэри.
— Молодчина, — сказал Питер, протягивая руку. — Прости. Я знаю, что тебе нравится парень, и мы уважаем твое решение. Это действительно так. А теперь, вперед, старушка, а вы записывайте, Паркер!
— Хорошо. С Джорджем все действительно началось много лет назад. Ты тогда был на фронте, Питер, но, предполагаю, тебе рассказали об этом — и преподнесли все в наихудшем свете.
— Я бы так не сказала, дорогая, — вставила слово герцогиня. — Я говорила Питеру, что мы были не особенно довольны кое-чем в поведении молодого человека. Например, ты помнишь, придя однажды в выходной, когда в доме было полно гостей, он, казалось, взял себе за правило считаться только со своим удобством и более ничьим. И, дорогая, ты как-то сама сказала, что он был излишне груб с бедным старым лордом Маунтвизлом.
— Он сказал то, что думал, — парировала Мэри. — Конечно, лорд Маунтвизл, бедняжка, не понимает, что теперешнее поколение научилось обсуждать вопросы со старшими, а не только льстить им. Высказывая свое мнение, Джордж считал, что он только возражал.
— Безусловно, — сказала вдова, — когда ты категорически отрицаешь все, что человек говорит, для непосвященного это звучит как возражение. Но тогда манеры мистера Гойлса показались мне — и я сказала об этом Питеру — недостаточно изысканными, и кроме того, он демонстрировал недостаток независимости в своих суждениях.
— Недостаток независимости? — спросила Мэри, широко открыв глаза.
— Ну, дорогая, я так это называю. О чем часто думаешь, то обычно намного лучше выражаешь, как сказал папа римский — или это был кто-то еще? Но сегодня чем хуже вы выражаетесь, тем более мудрым считают вас люди, хотя в этом нет ничего нового. Подобно Браунингу и тем странным метафизическим людям, у которых никогда не знаешь, кого они имеют в виду на самом деле: свою любовницу или государственную церковь, так по-жениховски и по-библейски, — не говоря уже о дорогом святом Августине — человеке-гиппопотаме. Я имею в виду не того, который вел здесь миссионерскую деятельность, хотя осмелюсь сказать, что он тоже был восхитителен. В то время, по-моему, у них не было ежегодных продаж рукоделия и чая в помещении прихода, вот это и кажется мне непохожим на то, что мы подразумеваем в настоящее время под миссионерами — он знал все об этом — вы помните об этой мандрагоре — или что там ты должен был достать для большой черной собаки? Маниш — вот что. Как его звали? Это был Фауст? Или я путаю его со стариком в опере?
— Ну, так или иначе, — сказала Мэри, не пытаясь распутать последовательность мыслей герцогини, — Джордж был единственным, кого я действительно любила, и все еще им остается. Только это казалось совершенно безнадежным. Возможно, ты не говорила много о нем, мама, но Джеральд говорил много — ужасные вещи!
— Да, — сказала герцогиня, — он говорил то, что думал. Так делает теперешнее поколение, ты знаешь. Для непосвященного — я допускаю, дорогая, — это звучит несколько грубовато.
Питер усмехнулся, а Мэри продолжала, не обращая внимания.
— У Джорджа просто не было денет. Он действительно отдал все, что у него было, лейбористской партии и потерял свою работу в Министерстве информации: они решили, что он слишком симпатизировал социалистам за границей. Это ужасно несправедливо. Во всяком случае, нельзя было обременять его; а Джеральд был жесток, он сказал, что полностью прекратит выдавать мне содержание, если я не порву с Джорджем. Так я и сделала, но, конечно, это никак не повлияло на наши чувства. Я буду говорить для матери, она была немного более добра. Она сказала, что поможет нам, если Джордж найдет работу; но, как я сказала, если у Джорджа будет работа, мы не будем нуждаться в помощи!