–
Я бы за это не поручился.
–
Нет? Так или иначе, я повернулся к Кокбурн-Монфорам. Описать выражения их лиц
или, вернее, чередование выражений, я затрудняюсь. Потрясение, неверие, ярость.
Полковник полиловел еще пуще, а миссис Монфор только и сумела выдавить: “Не
может быть!”. Тут он схватил ее за руку так, что она скривилась, и оба, не
сказав больше ни слова, вышли из магазина. Я видел, как он поволок ее в сторону
мастерской. Она упиралась и, по-моему, умоляла его о чем-то. Миссис Пирелли
сказала что-то по-итальянски и прибавила: “Уедут, я только образуюсь”. Я ушел.
Проходя Каприкорн-Плэйс, я увидел, как Кокбурн-Монфоры поднимаются на свое
крыльцо. Он по-прежнему держал ее за руку, а она, как мне кажется, плакала. Это
все.
–
Это было – когда? Полчаса назад?
–
Около того.
–
Хорошо, мы все обсудим позже. Спасибо, Сэм.
–
Сильно я навредил?
–
Надеюсь, что нет. Думаю, вы лишь ускорили кое-какие события.
–
Я хотел переговорить относительно труб с Шериданом – только об этом, уверяю
вас. Его не оказалось дома. Может быть, мне?..
–
Может быть, но скорее всего вас опередят Кокбурн-Монфоры. Впрочем, попробуйте.
–
Хорошо.
–
И про Чаббов не забудьте, – сказал Аллейн.
–
Да. О Господи. Если хотите.
–
Только не переборщите. Сообщите им новость, и все.
–
Да.
–
Я буду дома примерно через четверть часа – это на случай, если я вам понадоблюсь.
Если звонка от вас не будет, я сам, как только сумею освободиться, позвоню вам,
– сказал Аллейн.
Он
связался с человеком, ведущим наблюдение, и услышал, что Санскрит после
посещения квартирного агента вернулся в гончарню и больше не выходил.
Мастерская закрыта, окна по-прежнему занавешены.
Минут
пять спустя Аллейн, подъехав с Фоксом к своему тупичку, обнаружил его
перекрытым, как и вчера, полицейским кордоном. На сей раз толпа здесь собралась
даже побольше, появилось также множество фоторепортеров, донимавших суперинтенданта
Гибсона крикливыми жалобами на грубость констеблей. Поговорив с Гибсоном,
Аллейн вошел в дом, провел Фокса в кабинет, а сам направился прямиком в студию
Трой. Она уже успела изрядно поработать над фоном.
–
Трой, – сказал Аллейн, – когда он появится, мне нужно будет побеседовать с ним.
Наедине. Не думаю, что это займет много времени, но с другой стороны, не знаю,
насколько наш разговор его расстроит.
–
Вот черт, – сказала Трой.
–
Да, я знаю. Однако возникли осложнения. У меня нет выбора.
–
Ладно, ничего не попишешь.
–
Черт знает как неудобно все складывается, но такова ситуация.
–
Не расстраивайся, я все понимаю. Слышишь? Он подъехал. Тебе лучше самому
встретить его.
–
Я скоро приду. И что гораздо важнее – надеюсь, он тоже.
–
И я надеюсь. Удачи тебе.
–
Аминь! Да будет по твоим словам, – сказал Аллейн.
Он
вышел к дверям как раз вовремя, чтобы встретить Громобоя, сопровождаемого
“млинзи”, который нес огромный букет красных роз и, к удивлению Аллейна, вел на
поводке белую афганскую борзую в красном ошейнике. Громобой объяснил, что пес,
похоже, совсем пал духом.
–
Скучает по хозяину, – сказал Громобой.
Он
поздоровался с Аллейном с обычной своей жизнерадостностью, но затем,
вглядевшись в его лицо, сказал:
–
По-моему, что-то не так.
–
Да, – сказал Аллейн. – Нам с вами нужно поговорить, сэр.
–
Хорошо, Рори. Где?
–
Вот сюда, пожалуйста.
Они
вошли в кабинет. Увидев Фокса, к которому успел присоединиться Гибсон, Громобой
остановился.
–
Похоже, разговор предстоит далеко не частный.
–
Речь пойдет о вопросе, касающемся полиции, и моих коллег в частности.
–
Вот как? С добрым утром, джентльмены.
Он
что-то сказал “млинзи”, тот передал ему розы, вышел вместе с собакой и прикрыл
за собой дверь.
–
Вы не присядете, сэр? – спросил Аллейн.
На
сей раз Громобой не стал возражать против его официального тона.
–
Разумеется, – сказал он и опустился в белое кресло. Парадный мундир, надетый им
для позирования, сидел на нем великолепно. Красные розы сообщали общей картине
сюрреалистический оттенок.
–
Нельзя их куда-нибудь их пристроить? – спросил Громобой.
Аллейн
положил розы на стол.
–
Это для Трой? – поинтересовался он. – Она будет в восторге.
–
Итак, о чем мы станем говорить?
–
О Санскрите. Не могли бы вы сказать мне, что находилось в конверте, который он
принес в посольство сразу после полуночи? Конверт был адресован Первому
секретарю, однако несколько слов, написанных на нем, указывали, что он предназначается
для вас.
–
Ваши люди весьма ревностно выполняют свои обязанности, мистер Гибсон, – сказал
Громобой, на Гибсона, впрочем, не взглянув.
Гибсон
кашлянул.
–
По-видимому, специальный пропуск, несущий мою личную печать, для них не указ, –
прибавил Громобой.
–
Если бы не пропуск, – сказал Аллейн, – конверт скорее всего вскрыли бы. Надеюсь,
вы сообщите нам о его содержимом. Поверьте, я не стал бы спрашивать, если бы не
считал это очень важным.
Громобой,
с той минуты, как он сел, не сводивший с Аллейна глаз, произнес:
–
Конверт вскрыл мой секретарь.
–
Но он сказал вам, что в нем находилось?
–
Записка с просьбой. О некоторой услуге.
–
О какой?
–
Об услуге, связанной с возвращением этого человека в Нгомбвану. По-моему, я
говорил вам, что он намеревается вновь обосноваться там.
–
Не означает ли это, что он хочет уехать немедленно и просит как можно скорее
предоставить ему въездные документы – визу, разрешение на въезд, все, что для
этого требуется? То есть ускорить обычную процедуру, которая занимает,
насколько я понимаю, не один день?
–
Да, – сказал Громобой. – Именно так.
–
Как вы полагаете, почему он сказал полицейским, что в конверте находятся
фотографии, которые вы приказали доставить без промедления?
На
секунду-другую лицо Громобоя приобрело сердитое выражение. Однако он сказал:
–
Не имею ни малейшего представления. Это утверждение смехотворно. Ни о каких
фотографиях я не распоряжался.
–
Мистер Гибсон, – сказал Аллейн, – не могли бы вы с мистером Фоксом оставить нас
наедине?