Турский священник - читать онлайн книгу. Автор: Оноре де Бальзак cтр.№ 12

— Сударь, — холодно ответил Трубер, и ни один мускул не дрогнул на его бесстрастном лице, — мадемуазель Гамар сообщила мне вчера о вашем отъезде, причина которого мне еще неизвестна; она поместила меня здесь лишь по необходимости: мою квартиру занял аббат Пуарель. Я даже не знаю, кому принадлежат эти вещи — мадемуазель Гамар или иному лицу. Если они ваши, о чем же вам беспокоиться? Честность и святость ее жизни — залог порядочности этой особы. Что же касается меня, вам известна простота моих привычек. Пятнадцать лет я спал в комнате с голыми стенами, не обращая внимания на сырость, сгубившую мое здоровье. Однако, если бы вы пожелали вновь поселиться в этой квартире, с моей стороны не было бы никаких препятствий...

Услыхав эти слова, полные ужасного смысла, Бирото забыл про свои хлопоты о сане каноника и бросился к мадемуазель Гамар. С юношеской стремительностью сбежав по лестнице, он столкнулся со старою девой на широкой каменной площадке, соединявшей одну половину дома с другою.

— Сударыня, — обратился он с поклоном к мадемуазель Гамар, не обращая внимания ни на язвительную улыбку, змеившуюся на ее губах, ни на какой-то особенный огонек в ее глазах, придававший им сходство с блестящими глазами тигра, — мне непонятно, почему вы не подождали, пока я вывезу обстановку, прежде чем...

— Что такое? — прервала она аббата. — Разве ваши вещи не отправлены к госпоже де Листомэр?

— Но мебель?

— Да вы что же, не читали нашего контракта? — спросила старая дева таким тоном, который следовало бы привести в нотной записи, чтобы дать представление обо всех оттенках ненависти, прозвучавших в этой фразе. И мадемуазель Гамар, казалось, выросла, и глаза ее заблестели еще ярче, и лицо ее озарилось, и трепет наслаждения пробежал по ней. Трубер открыл окно, — вероятно, чтобы светлее было читать какой-то фолиант. Бирото стоял, как громом пораженный. Голос мадемуазель Гамар, пронзительно-звонкий, как труба, оглушал викария:

— Ведь было же условлено, что в случае вашего добровольного выезда от меня вся ваша обстановка переходит ко мне в возмещение разницы между вашей платой за пансион и платой почтенного аббата Шаплу. И вот, так как аббат Пуарель назначен каноником...

Услыхав об этом, Бирото слегка качнулся вперед, как бы прощаясь со старой девой; затем, боясь лишиться чувств и доставить слишком большое торжество своим неумолимым врагам, он поспешил уйти. Словно в каком-то пьяном чаду, он добрался до особняка г-жи де Листомэр, где и нашел в низенькой комнатке свой чемодан с бельем, вещами и бумагами. При виде остатков своего имущества бедняга сел и закрыл лицо руками, чтобы утаить от людей свои слезы.

Пуарель назначен каноником! А он, Бирото, лишился и крова и имущества!

К счастью, в эту минуту мадемуазель Саломон проезжала мимо дома; привратник, от которого не укрылось отчаяние старика, сделал кучеру знак остановиться. После того как привратник и старая дева обменялись несколькими словами, полумертвый от горя викарий был приведен к своей доброй приятельнице, но ей ничего не удалось добиться от него, кроме бессвязного лепета. Испуганная мадемуазель Саломон, увидев, что его голова, и без того от природы слабая, внезапно пришла в полное расстройство, тотчас же увезла его в имение г-жи де Листомэр, приписывая начавшееся умопомешательство впечатлению от известия, что каноником назначен Пуарель. Она ничего не знала об условиях контракта с мадемуазель Гамар по той весьма понятной причине, что Бирото и сам не знал всего его содержания, и, так как в жизни комическое зачастую примешивается к самым патетическим событиям, странные ответы Бирото вызывали у нее слабую улыбку.

— Шаплу был прав! — повторял он. — Это чудовище!

— Да кто же? — допытывалась она.

— Шаплу! Он отнял у меня все...

— Вы хотите сказать — Пуарель?

— Нет, Трубер!

По приезде Бирото в имение друзья окружили его таким заботливым вниманием, что к вечеру им удалось успокоить его и добиться связного рассказа об утренних происшествиях.

Флегматичный г-н де Бурбонн попросил показать контракт, в котором, как он подозревал еще со вчерашнего дня, была разгадка всей этой истории. Бирото, вынув из кармана роковой документ, дал его г-ну де Бурбонну, а тот, пробежав его глазами, увидел следующий пункт: «Ввиду существующей разницы в восемьсот франков ежегодно между платой за пансион, каковую вносил покойный г-н Шаплу, и платой, за каковую вышеупомянутая София Гамар соглашается поселить у себя на оговоренных условиях вышеупомянутого Франсуа Бирото, и ввиду того, что нижеподписавшийся Франсуа Бирото заявляет, что он не в состоянии платить в течение нескольких лет сумму, выплачиваемую пансионерами мадемуазель Гамар, в частности аббатом Трубером; наконец, принимая во внимание различные услуги, оказанные вышеупомянутой нижеподписавшейся Софией Гамар, — вышеупомянутый Бирото обязуется оставить ей, в виде возмещения, обстановку, которою он будет владеть к моменту своей кончины или же тому моменту, когда он по какому бы то ни было поводу и в какое бы то ни было время добровольно покинет помещение, занимаемое им в настоящий момент, и не будет больше пользоваться услугами, оговоренными в обязательствах, принятых Софией Гамар по отношению к нему, вышеуказанному...»

— Ну и ну! — воскликнул г-н де Бурбонн. — Какими, однако, когтями вооружена сия вышеупомянутая София Гамар!

Бедняга Бирото, детский ум которого не в состоянии был представить себе, что в мире может найтись причина, способная в один прекрасный день разлучить его с мадемуазель Гамар, рассчитывал прожить у нее до самой смерти. Он начисто забыл об этом пункте, условия которого даже и не обсуждались, ибо в то время, когда он стремился стать пансионером мадемуазель Гамар, он готов был согласиться на все ее требования и подписал бы любой предложенный ею документ.

Его простодушие было так почтенно, а поведение мадемуазель Гамар так жестоко; в судьбе несчастного шестидесятилетнего старика было что-то столь прискорбное, а беспомощность делала его столь трогательным, что г-жа де Листомэр воскликнула в порыве негодования:

— Это я виновата в том, что вы подписали документ, принесший вам разорение... И я должна вернуть вам счастье, которого я вас лишила!

— Однако контракт этот составлен недобросовестно, — заметил старый дворянин, — есть основания оспаривать его в судебном порядке...

— Прекрасно! Пусть Бирото подает в суд! Проиграет он в Туре так выиграет в Орлеане; проиграет в Орлеане — выиграет в Париже! — вскричал барон де Листомэр.

— Но если он хочет судиться, — хладнокровно заметил г-н де Бурбонн, — я советую ему сначала сложить с себя сан викария...

— Мы переговорим с адвокатами, — заявила г-жа де Листомэр, — и если надо судиться — что ж, будем судиться! Но это дело настолько постыдно для мадемуазель Гамар и может так сильно повредить аббату Труберу, что, я уверена, они пойдут на мировую!

После всестороннего обсуждения каждый пообещал аббату Бирото свое содействие в предстоящей ему борьбе с врагами и всеми их приспешниками. Верное чутье, необъяснимая интуиция, свойственная провинциалам, подсказывали им соединение этих двух имен — Гамар и Трубер. Однако один только старый помещик ясно понимал размах предстоящей борьбы; г-н Бурбонн отвел аббата в сторону и, понизив голос, сказал ему: