— Что у тебя есть? — наконец сказала она.
— Радостные вести, — ответил я.
— Если это означает «хорошие новости», тогда я смогу ими воспользоваться.
Я зацепил ногой раскладной стул и втащил его в ее норку.
— Нет никакого сомнения, — сказал я, садясь на складной стул, — что ты посадила в тюрьму того самого парня. Убийство на Олд-Катлер совершено другой рукой.
Некоторое время она смотрела на меня. Я уже удивился: неужели ей нужно столько времени, чтобы переработать данные и ответить?
— Ты можешь это доказать? — в конце концов спросила она. — Достоверно?
Ну конечно, я могу все подтвердить достоверно, хотя и не собираюсь, не важно, насколько исповедь важна для здоровья души. Вместо этого я бросил ей папку на стол.
— Факты говорят сами за себя, — сказал я. — Абсолютно никаких вопросов быть не может.
И, конечно же, вопросов быть не могло, потому что только я знаю все.
— Смотри. — Я вытащил из папки лист с тщательно отобранными мною самим сопоставлениями. — Во-первых, жертва — мужчина. Все остальные были женщинами. Эта жертва обнаружена недалеко от Олд-Катлер. Все жертвы Макхейла были в районе Тамиами-Трейл. Жертва найдена в относительно целом виде и именно там, где ее убили. Жертвы Макхейла были расчленены и отвезены далеко от места убийства.
Я продолжал, а она внимательно слушала. Список был хорош. Потребовалось несколько часов, чтобы подобрать самые очевидные, нелепые, прозрачные до глупости сопоставления, и, должен сказать, я неплохо справился. Ла Гэрта тоже сыграла свою роль просто великолепно. Она полностью купилась. Конечно, ведь она слышала то, что хотела слышать.
— Подведем итог, — сказал я. — На новом убийстве — отпечаток мести, возможно, связанной с наркотиками. Убийства парня, которого ты посадила, другие, и с ними однозначно, на все сто процентов покончено раз и навсегда. Они никогда больше не повторятся. Дело закрыто.
Я протянул ей листок.
Ла Гэрта взяла бумагу и долго смотрела в нее. Нахмурилась. Несколько раз пробежала глазами лист. Уголок ее губы слегка подергивался. Потом аккуратно положила бумажку на стол и придавила тяжелым зеленым степлером.
— О'кей, — сказала она, выравнивая степлер по краю подставки на столе. — О'кей. Очень хорошо. Это должно помочь. — Она снова посмотрела на меня, сосредоточенно сведенные брови — все еще на своих местах, и вдруг неожиданно улыбнулась. — О'кей. Спасибо, Декстер.
Улыбка была настолько неожиданной и настоящей, что, будь у меня душа, уверен, я бы почувствовал себя виноватым.
Все еще улыбаясь, Ла Гэрта встала, и еще до того, как я успел отступить, сжала меня в крепком объятии.
— Я правда очень признательна, — сказала она. — Ты заставляешь меня чувствовать себя ОЧЕНЬ благодарной.
И она стала тереться об меня движениями, которые можно назвать только непристойными. Конечно, не могло быть и речи, то есть — вот она, защитник общественной морали, и прямо здесь же, на глазах этой самой общественности… Не говоря уже о том факте, что я только что вручил ей веревку, на которой она сможет повеситься, а это не совсем подходящее событие для того, чтобы отпраздновать его через… Нет, правда: неужели весь мир сошел с ума? Что стало с людьми? Неужели все они только об этом и думают?
Чувствуя себя близким к панике, я попытался высвободиться.
— Пожалуйста, детектив…
— Зови меня Мигдией, — сказала она, все сильнее прижимаясь и ерзая.
Когда Ла Гэрта опустила руку к моей ширинке, я вскочил. Позитивный результат: действие освободило меня от любвеобильного детектива. Негативный результат: она кувырнулась набок, ударилась бедром о стол, преодолела свое кресло и растянулась на полу.
— Мне… э-э… Правда, мне надо работать, — запинаясь, промямлил я. — У меня важное…
Как бы там ни было, но я ни о чем другом не мог думать, кроме как о спасении своей жизни, поэтому, пятясь, я выскочил из ее кабинки, а Ла Гэрта осталась смотреть мне вслед.
И взгляд ее особенно дружелюбным я бы не назвал.
Глава 19
Я проснулся, стоя у раковины. Из крана текла вода. Меня охватила паника, возникло чувство абсолютной дезориентации, сердце заколотилось, воспаленные веки дрожали, пытаясь сомкнуться. Место, где я стою, — неправильное. Раковина выглядит не так, как должна. Я даже не уверен в том, что знаю, кто я есть, — в своем сне я стою перед своей раковиной, в которую течет вода. Я натирал руки мылом, очищая их от микроскопических частичек жуткой красной крови, смывая их водой, такой горячей, что кожа становилась розовой, новой, абсолютно антисептической. И горячая вода казалась еще горячей после прохлады комнаты, из которой я только что вышел: игровой комнаты, комнаты для убийств, комнаты для сухого и последовательного расчленения.
Я выключил воду и постоял немного, качаясь и касаясь холодной раковины. Все настолько реально, настолько не похоже на самый фантастический сон! И я так четко помню комнату. Закрыв глаза, я сразу же вижу ее.
Я стою над женщиной, которая изгибается и извивается, связанная клейкой лентой, вижу ужас, растущий в ее глупых глазах, вижу, как в них появляется безнадежность, и чувствую грандиозный прилив изумления, поднимающийся из меня и стекающий вниз, к ножу. И как только я поднимаю нож, чтобы начать…
…но это не начало. Потому что под столом — еще одна, уже сухая и аккуратно упакованная. А в дальнем углу — еще одна, ожидает своей очереди в бессильном черном ужасе, какого я еще никогда не видел, хотя в нем есть что-то неуловимо знакомое и неизменное; все это наполняет меня чистейшей энергией, еще больше опьяняющей, чем…
Три.
В этот раз их три.
Я открыл глаза. Это я — в зеркале. Привет, Декстер. Сон приснился, старина? Интересный, а? Их было трое, эй? Всего лишь сон. Не более. Я улыбнулся себе в зеркале, пробуя действие лицевых мышц. Вышло неубедительно. И в таком вот восторге я окончательно проснулся, и все-то, что у меня осталось, — это чувство похмелья и влажные руки.
То, что должно бы подсознательно восприниматься как приятная интерлюдия, на самом деле заставляет меня дрожать от неуверенности. Меня охватывает ужас, когда я думаю о том, что моего разума уже нет в городе, а самого меня оставили платить за квартиру. Я подумал о трех тщательно связанных подружках, и мне захотелось к ним вернуться и продолжить дело. Я вспомнил о Гарри и понял, что не смогу. Меня размазало между памятью и сном, и я не могу сказать, что из них привлекательнее.
Однако это уже не весело, я хочу свои мозги назад.
Я вытер руки и вернулся в постель. Но этой ночью дорогому моему опустошенному Декстеру сна больше не видать. Я просто лежал на спине и наблюдал за темными пятнами, плывущими по потолку, пока без четверти шесть не зазвонил телефон.