Горбатая гора - читать онлайн книгу. Автор: Энни Прул cтр.№ 13

Фары встречных машин в сумерках высветили влажные дорожки слез на ее щеках. Она не отвечала, пока не свернула к дому, и только тогда горловым, хриплым и низким голосом взрослой женщины, которого сын никогда еще не слышал, сказала:

— Бесчувственный ты человек, да всего!

Он выскочил из машины, не дожидаясь, когда она полностью остановится, проковылял на второй этаж, стал запихивать одежду в свою спортивную сумку. Перл забросал брата вопросами:

— Дайэмонд, ты не можешь пока уехать, ведь правда? Ты собирался побыть с нами две недели, помнишь, а еще прошло только четыре дня. Мы собирались сделать коня из бочки. И мы не поговорили про папу. Ни разу.

Он часто рассказывал Перлу выдуманные истории, которые начинались словами: «Когда ты был еще маленьким, папа, я и ты…». Мальчишка хотел это слышать. Дайэмонд никогда не говорил брату о том, что знал. А если Перлу повезет, то он так и останется в неведении.

— Я скоро вернусь, — соврал он, — и мы сделаем тебе коня.

Дайэмонду было жаль парнишку, но чем раньше тот поймет, что жизнь не малина, тем лучше. А может быть, Перлу и нечего было знать. Может быть, это касалось только его одного.

— Мама меня любит больше, чем тебя! — выкрикнул Перл, пытаясь хоть как-нибудь противостоять крушению надежд и планов. Он стянул с себя футболку и швырнул ею в брата.

— Это мне прекрасно известно.

Дайэмонд вызвал такси и поехал в старый аэропорт, где просидел на неудобной скамье пять часов в ожидании рейса с пересадкой на Калгари.

В свой первый самоуверенный год в родео он придумал себе новую походку — на широко расставленных ногах, как будто между бедер у него висит что-то тяжелое. Дайэмонд ощущал в себе быка, враждебная несовместимость дикого животного и всадника еще не стала ему очевидна. Он с разбегу запрыгивал на доступных девиц, восполняя недополученное в предыдущие годы. И всегда выбирал высоких. В том бычьем состоянии он сплел ноги с женой Майрона Сассера, своего второго дорожного партнера. Тогда они приехали в Шайенн на грузовике Майрона, она была с ними, сидела на заднем сиденье. Все проголодались. Майрон подъехал к закусочной «Бургер Бар» и выскочил, не выключая мотор, не приглушив радио, оставив глуховатый техасский голос потрескивать разрядами статики.

— Ты сколько будешь, Дайэмонд, два, три? Лонда, тебе с луком или без?

Они забрали ее днем раньше в Пуэбло, в доме родителей Майрона. Ростом пять футов одиннадцать дюймов, с длинными каштановыми кудрями, как у Буффало Билла, [8] Лонда тогда взглянула на Дайэмонда и заметила мужу:

— А ты не говорил, что он мне едва до пупка будет. Привет, малявка, — сказала она.

— Да, это я, — ответил он, — меньше маленького, легче легонького, — и, готовый убить ее, улыбнулся.

Она показала им старую железную вафельницу, которую купила на распродаже, не электрическую, а сохранившуюся с более ранних времен, когда еще готовили на дровяных печках. Рукоятка вафельницы была сделана из гнутого провода. Лонда пообещала Майрону приготовить на завтрак «валентинку».

— Так вот, Майрон вошел в «Бургер Бар», а Дайэмонд остался с ней в грузовике, возбужденный ее женским ароматом — от Лонды пахло орхидеей. Сквозь окно они видели, как Майрон пристроился в конец длинной очереди. Дайэмонд вспомнил ее слова, перебрался с переднего сиденья назад, прижал девицу к спинке, стянул до щиколоток ее джинсы тридцать шестого размера и вошел в нее, и стал скрести внутри, как наждаком, и все это время его желудок урчал от голода. Лонда была против. Она брыкалась, толкалась, боролась и проклинала его, она была сухая, но он не собирался останавливаться. Что-то тяжелое с грохотом свалилось с сиденья на пол машины.

— Мое тавро для вафель, — сказала Лонда, чем чуть было не пустила его под откос. Еще пять-шесть резких ударов, и он кончил и вернулся на свое сиденье еще до того, как подошла очередь Майрона.

— Эти вафельницы как только не называют, — проговорил Дайэмонд, — но тавро для вафель — такое я слышу в первый раз! — И расхохотался так, что даже поперхнулся. Чувствовал он себя превосходно.

Она сердито плакала позади него, одеваясь.

— Эй, — окликнул он ее, — хватит. Ничего страшного не случилось. Я ведь слишком, блин, маленький, чтобы обидеть такую большую девицу, как ты, верно? Это я должен плакать — ведь я мог обломать его об тебя.

Для него стало полной неожиданностью, когда она вдруг открыла дверь и выпрыгнула из машины, побежала в кафе и бросилась к мужу. Дайэмонд наблюдал, как Майрон повернулся к ней, слушая, глянул на стоянку, утер жене слезы с лица бумажной салфеткой, взятой с прилавка, и потом направился к выходу, скривив в оскале рычащий рот. Дайэмонд вышел из машины. Раз уж на то пошло, лучше встретить его стоя.

— Что ты сделал с Лондой?

— То же самое, что ты сделал с той глистоногой техасской цыпочкой позапрошлой ночью.

Дайэмонд не имел ничего против Майрона Сассера, кроме того, что тот был фашистом без чувства юмора и ковырялся в носу, оставляя на руле комки полузасохших соплей, но он хотел, чтобы эта здоровая девица услышала все четко и ясно.

— Ах ты мелкое дерьмо, — сказал Майрон и мельницей пошел на него. Дайэмонд уложил его на щебенку, лицом в разлитый молочный коктейль, но через миг оказался рядом с ним в еще более бесчувственном состоянии, вырубленный вафельницей. Позднее он слышал, что Майрон уехал на Гавайи, правда, без своей жены-амазонки, и занялся там островным родео. Чтоб они оба шеи себе переломали! Девчонка слишком много о себе думает, и Дайэмонд ей это еще объяснит, пусть только она ему встретится.

Тот далекий день, когда все полетело в пропасть, пришелся на воскресенье. Обычно по воскресеньям на завтрак у них были оладьи с вишневым сиропом, но в тот раз мать не стала печь оладьи, велев старшему сыну поесть хлопьев с молоком и покормить Перла детским питанием. Дайэмонду тогда было тринадцать лет, и он не мог ни о чем думать, кроме охоты на оленей, на которую через три недели обещал свозить его отец. От Перла воняло, он ерзал в мокром памперсе, но к тому времени родители уже ругались на всю катушку. Когда Дайэмонду надоели вопли младшего брата, он помыл его, переодел, бросил грязный памперс в пластиковое ведро.

Они ругались весь день, мать тихим злобным голосом, а отец — выкрикивая вопросы, единственным ответом на которые было мстительное молчание, столь же разительное, как удары бейсбольной биты. Дайэмонд смотрел телевизор, включив звук погромче, чтобы приглушить обвинения и яростные оскорбления, летающие на втором этаже взад и вперед. Его это не касалось. Он лишь жалел Перла, который начинал хныкать каждый раз, когда в родительской спальне раздавалось судорожное всхлипыванье матери. Пару раз наступала долгая тишина, но ее нельзя было спутать с примирением. Ближе к вечеру Перл заснул на диване в гостиной, замотав кулачок в одеяло. Дайэмонд вышел во двор, попинал мяч, протер лобовое стекло машины, не зная, чем бы еще заняться. Было холодно и ветрено, над горной грядой в сорока милях к западу зависло высокое и узкое облако. Мальчик набрал камней и стал кидать их в облако, воображая, что это пули летят в оленя. А родители всё ссорились, он слышал это с улицы.