Бедная мисс Финч - читать онлайн книгу. Автор: Уилки Коллинз cтр.№ 61

Было бы бесполезно и жестоко сказать ему то, что я сейчас написала. Я старалась казаться как можно веселее и спросила, намерен ли он последовать совету мистера Себрайта.

— Да, — сказал он, — но с одним изменением, внести которое пришло мне в голову после того, как я ушел от него.

— Можно узнать, что это такое?

— Конечно. Я хочу попросить Нюджента уехать из Димчорча, прежде чем Луцилла проверит в первый раз свое зрение. Я знаю, что он это сделает для меня.

— И когда он уедет, что же тогда?

— Тогда я, по совету мистера Себрайта, буду присутствовать при снятии повязки.

— Заранее сказав Луцилле, — вмешалась я, — что она увидит вас.

— Нет. Это-то и есть изменение, о котором я упомянул. Я намерен оставить Луциллу в заблуждении, что в отсутствии нахожусь я, а лицо, которое она увидит, — лицо Нюджента. Если предсказание мистера Себрайта оправдается, и ее первым чувством при взгляде на меня будет облегчение, я открою ей истину в тот же день. Если нет, я отложу признание до тех пор, пока она не привыкнет к моей наружности. Этот план гарантирует от возможных неожиданностей. Это одна из немногих хороших идей, выработанных моею глупою головой с тех пор, как я поселился в Димчорче.

Он произнес последние слова с таким наивно-торжествующим видом, что у меня не хватило духу омрачить его радость, высказав ему свое мнение об этой идее. Я сказала только:

— Не забывайте, Оскар, что самые остроумные планы зависят от случая. В последнюю минуту может произойти что-нибудь такое, что принудит вас признаться.

Мы были уже недалеко от приходского дома, когда я сделала ему это последнее предостережение. Нюджент ходил взад и вперед по дороге, поджидая нас. Я оставила Оскара пересказать снова свою историю брату и ушла домой.

Луцилла сидела у рояля, когда я вошла в гостиную. Она не только играла, но и пела, что случалось с ней редко. Песня была — как слова, так и музыка — ее собственного сочинения. «Я увижу его! Я увижу его!» Этими тремя словами начиналось и кончалось ее произведение. Она напевала их на все веселые мелодии, которые помнила. Она аккомпанировала им руками, как бы обезумевшими от радости, руками, угрожавшими ежеминутно оборвать струны инструмента. Никогда, с тех пор как я поселилась в приходском доме, не слышала я в нашей тихой гостиной такого грома, как теперь. Она была в припадке лихорадочного веселья, которое при моем печальном состоянии духа в эту минуту огорчило и испугало меня. Я стащила ее насильно со стула и заперла рояль.

— Успокойтесь, ради всего святого, — сказала я. — Вы хотите быть спокойной, когда завтра приедет доктор?

Эти слова мгновенно образумили ее. Луцилла тотчас же притихла с легкостью ребенка.

— Я забыла, — сказала она, усевшись в угол, с испуганным лицом. — Он, пожалуй, откажется сделать мне завтра операцию. О, друг мой, успокойте меня как-нибудь. Возьмите книгу, почитайте мне.

Я взяла книгу. Бедный автор! Ни она, ни я не обращали на него никакого внимания. Хуже, мы сердились на него за то, что он не интересовал нас, мы порывисто закрыли книгу, грубо затолкнули ее на книжную полку, оставили стоять вверх ногами и ушли спать.

Луцилла стояла у окна, когда я вошла в спальню пожелать ей доброй ночи. Бледная луна озаряла мягким светом ее милое лицо.

— Луна, которую я никогда не видала, — прошептала она, — я чувствую, что ты смотришь на меня. Придет ли когда время, что я буду смотреть на тебя? — Она отвернулась от окна и поспешно приложила мои пальцы к своему пульсу. — Спокойна ли я теперь? — спросила бедняжка. — Найдет ли он меня здоровой завтра? Пощупайте пульс! Пощупайте! Спокоен он теперь?

Я пощупала, пульс был учащенный.

— Сон успокоит вас, — сказала я и, поцеловав девушку, ушла.

Луцилла спала спокойно. Что же касается меня, я провела такую мучительную ночь и встала до того разбитая, что вынуждена была уйти после завтрака в свою комнату и прилечь опять. Луцилла сама уговорила меня отдохнуть.

— Herr Гроссе приедет сюда после полудня, — сказала она. — Отдохните до тех пор.

Мы рассчитывали так, не принимая в соображение эксцентричного характера нашего немецкого доктора. За исключением обязанностей своей профессии, Herr Гроссе делал все по вдохновению и ничего по правилам. Лишь только я забылась неспокойным, неосвежающим сном, как почувствовала на своем плече руку Зиллы и услышала ее голос:

— Потрудитесь встать, сударыня. Он здесь. Он приехал из Лондона с утренним поездом.

Я поспешила в гостиную.

Там у стола сидел Herr Гроссе пред открытым ящиком с инструментами, его глаза были устремлены на страшную коллекцию ножниц, зондов и скальпелей, его потрепанная шляпа, лежавшая тут же, была заполнена скомканными бинтами. Рядом с ним стояла Луцилла, положив фамильярно одну руку на его плечо, а другой ощупывая один из ужасных инструментов, пытаясь узнать, на что же он похож!

Я закончила первую часть своего рассказа днем операции — двадцать пятым июня.

Я начинаю вторую часть днем девятого августа, около шести недель спустя.

Как прошел этот промежуток времени в Димчорче?

Возвращаюсь назад, и предо мной проходит наша скучная, однообразная жизнь в течение этих шести недель. Думая о ней теперь, я удивляюсь, как мы вынесли это вынужденное бездействие, эту беспрерывную пытку неизвестностью.

Переходя из спальни в гостиную и из гостиной в спальню, всегда в полумраке, всегда с повязкой на глазах, снимавшейся только в те минуты, когда их осматривал доктор, Луцилла выносила свое заточение с мужеством, которое на все способно, с мужеством, подкрепляемым надеждой. С помощью книг, музыки, задушевных разговоров, а главное поддерживаемая любовью, она спокойно отсчитывала час за часом, день за днем, пока не пришло время, которое должно было решить спорный вопрос, страшный вопрос — кто из двух докторов, мистер Себрайт или Herr Гроссе, окажется прав.

Я не присутствовала при осмотре, окончательно развеявшем все сомнения. Я ушла с Оскаром в сад, столь же неспособная, как и он, владеть собою. Мы молча ходили по лужайке, как два зверя в клетке. Одна Зилла была свидетельницей, как немец осматривал глаза нашей бедняжки. Нюджент вызвался ожидать в соседней комнате и объявить о результатах осмотра в окно. Но случилось так, что Herr Гроссе опередил его. Мы опять услышали его возгласы: «Го-го-го! Го-го! Го-го!» Мы опять увидели его большой красный платок, которым он махал в окно. У меня дух захватило от волнения, от восторга, когда раздались его радостные возгласы: «Она будет видеть!» Боже! Как мы бранили мистера Себрайта, когда собрались опять все вместе в комнате Луциллы!

Когда прошло первое волнение, нам пришлось преодолеть еще немало трудностей.

С той минуты, как она узнала определенно, что операция удалась, наша терпеливая Луцилла совершенно изменилась. Она теперь возмущалась беспрерывно осторожностью доктора, заставившего отложить день первого испытания ее зрения. Я должна была употребить все свое влияние, поддерживаемое мольбами Оскара, усиливаемое свирепыми угрозами нашего милого немца (Herr Гроссе был человек с характером, могу вас уверить!), чтобы помешать ей нарушить стеснявшую ее врачебную установку. Когда она отказывалась повиноваться и с ожесточением бранила его в глаза, наш добрый Гроссе отвечал ей проклятиями на языке собственного изобретения, что всегда улаживало дело, заставив ее расхохотаться. Как теперь вижу я его выходящим в таких случаях из комнаты со сверкающими глазами и с измятой шляпой на макушке.