Неприкасаемые - читать онлайн книгу. Автор: Буало-Нарсежак cтр.№ 2

Все это, скажете, плод моего больного воображения? Будь по-вашему! Но видно, я уже давно был готов к подобному печальному откровению, ибо оно беспрепятственно овладело моим сознанием. И независимо от того, прав я или нет, во мне возникла потребность вслед за убеждениями сменить и образ жизни. Я утратил способность во что-либо верить. Что это, позвольте спросить вас, за беспредельная доброта, коли она дозволяет испокон веков процветать убийствам? И до и после скорбного холма Голгофы. Но опять-таки я вовсе не утверждаю, будто всецело прав. Единственное, что мне хочется сказать: мои глаза раскрылись и я понял… Нет, не стану делиться с вами тем знанием, что буквально выжгло мне душу.

Потребность скрыться, спрятаться в безликой толпе побудила меня уехать, никого не предупредив. Я отправился в Париж. Ведь Париж — это одиночество в сутолоке. Так легко затеряться среди его улиц. Что я и сделал. Мне удалось сбить с толку оставшуюся без хозяина веру, что бездомной собакой следовала все время за мной по пятам. Наконец-то я почувствовал себя полностью свободным.

Вам даже трудно себе представить, что такое свобода, когда все дозволено. Когда никто не стоит над тобой, не командует и единственный закон — твое собственное желание. Живи как в джунглях! И безнаказанно утоляй свои потребности. К сожалению, я из той породы людей, кому чужды сильные страсти. Да и что такое желания, когда плохо с деньгами, — жалкие потуги воображения, не более того! Я был беден, а значит, находился в рядах пожираемых, а не среди едоков. Хотя, откровенно говоря, меня это не слишком угнетало. Мне удалось снять небольшую квартирку в Латинском квартале. Стоила она, разумеется, баснословно дорого. А все, что оставалось от моих сбережений, проедалось в ближайшем ресторанчике. Мною помыкали все кому не лень. Зато, проходя мимо книжных и антикварных лавок, я мог внушать себе: „В каком-то смысле мне все доступно!“

„В каком-то смысле“! Удобный словесный оборот для тех, у кого ни гроша в кармане. Ведь от товара на витрине их всегда отделяет стекло. И хотя рукам отказано в праве касаться выставленного на продажу, глаза рыщут, где им вздумается. „В каком-то смысле“ — это возможность получить то, чего ты хочешь. Моя единственная тогда возможность. Как сладко было мысленно покупать тысячи всевозможных вещиц и баловать себя на разный лад, прекрасно сознавая всю тщету подобного удовольствия. Зато я обогащался, не достигая унылого пресыщения. Все привлекало меня, и ничто не удерживало. Я не ведал ни счастья, ни горя. Я принадлежал к тем, кто выжил, к тем, кто вынужден жить среди чужих.

Но настала пора рассказать вам о Марсо Лангруа. Знакомое имя, не правда ли? Постойте-ка, скажете вы, этот Марсо Лангруа, он, случайно, не автор многочисленных?.. Да-да, он самый. Неистощимый создатель ста пятидесяти книг ужасов, восьмидесяти эротических плюс не менее сотни слащавых романчиков, он был на все горазд, лишь бы загрести куш побольше. Пишу о нем в прошедшем времени, так как он недавно умер. А я по этой причине остался без работы. Ведь все эти долгие годы я служил у него секретарем. Это может показаться вам немыслимым, если не сказать чудовищным. Но ради чего, позвольте спросить, мне было отвергать его предложение? Тем более, вспомните, для меня теперь не оставалось ничего запретного. И ко всему прочему, Лангруа нельзя назвать дурным человеком. Да, готов допустить, он напоминал сутенера. И его творения словно явились с панели. Конечно, вам никогда не приходилось иметь дело с подобной смрадной писаниной, и откуда вам поэтому знать, как она стряпается. А мне довелось. Благодаря ей я постиг язык улицы и множество всяких вещей, которых не знал прежде, о сексе, насилии, преступности. Славная прививка от нищеты тела и духа. А кроме того, я благодарен такого рода литературе за то, что она позволила мне понять все свое скудоумие.

Этот Лангруа уродился хитрой бестией. Журналист. Однако слишком боязливый для работы специальным корреспондентом, слишком невежественный для ведения литературной рубрики и слишком благоразумный, чтобы писать политические статьи. Оставалась, например, гастрономия. Он и специализировался на ней, только вот свободного времени хоть отбавляй. Воспользовавшись этим, написал первый роман, своего рода роман ужасов — о наркоманах, весьма благосклонно встреченный. Затянуло, и вскоре, бросив журналистику, Лангруа целиком окунулся в индустрию книжных страстей, в коей живо преуспел. Новоявленному писателю пришлось окружить себя небольшим „brain trust“ — „мозговым трестом“, по-английски он не говорил, но ему нравилось пробовать на язычок, словно яркие леденцы, словечки, бытующие у бизнесменов. Совершенно немыслимой игрой случая я оказался у него на службе, причем почти исключительно благодаря моему неизменно скромному и благопристойному внешнему виду. Ему как раз требовался такой вот секретарь: ненавязчивый, быстрый и работящий, а главное — не путающийся под ногами. В немного потертом черном костюме и с двумя годами учебы на получение ученой степени лиценциата за спиной, я пришелся ему по вкусу. Никаких рекомендаций искать не потребовалось, я даже не счел нужным открывать ему причины, приведшие меня в Париж.

За четыре тысячи франков в месяц я получил право жить в тени Лангруа и отвечать на непомерную корреспонденцию. Представляете, он требовал называть себя не иначе как мэтр! Еще бы, великий писатель, какие тут сомнения, ведь сколько тонн макулатуры им продавалось. И приходилось беспрестанно отправлять во все концы страны его фотографии с автографами. Время от времени он входил ко мне в комнату и, низко склонившись, так что тлеющая сигара чуть ли не касалась моего уха, читал через плечо, что я пишу, а затем по-дружески хлопал по спине: „Отлично, Жан Мари. У вас явные эпистолярные способности“. Ему нравилось называть меня Жан Мари. „Звучит немного глуповато, — заявил он мне вначале, — зато добродетельно“. Я принимал вместо него нежелательных посетителей и особенно посетительниц. Передо мной предстал настоящий человеческий зоопарк, о существовании которого вы не должны иметь и малейшего понятия. Среди прочей ерунды Лангруа писал и слащавые романчики под псевдонимом Жан де Френез, что привлекало к нему толпы дамочек зрелого возраста, приходивших с книгой в руках, будто с церковной кружкой для сбора подаяний. Допустим, я немного сгущаю краски, однако личность Марсо всегда меня забавляла, и что правда, то правда, незваные гости причиняли мне немало беспокойства, а вдобавок из-за них приходилось засиживаться до семи-восьми часов вечера, чтобы справиться с почтой. Лангруа даже в голову никогда не приходило хоть как-то вознаградить меня. Нет, ошибаюсь. Он всегда вручал мне свое очередное детище с названием вроде „К черту безденежье!“ или „Целомудренное сердце“. И самое тягостное: мне приходилось волей-неволей читать его опусы, поскольку после он приставал ко мне с расспросами.

— Ну что, дорогой Жан Мари, как вам моя герцогиня?

— Много интересных наблюдений.

— Тонко подмечено! Когда в следующий раз будете отвечать на письмо — а это рано или поздно непременно произойдет, — не забудьте написать: умение наблюдать — вот в чем кроется секрет писательского мастерства.

Иногда он вез меня на роскошном „бентли“ на какую-нибудь деловую встречу. Вовсе не для того, конечно, чтобы я почтил пиршество своим присутствием, просто мне надлежало тщательно запоминать все весьма вольные речи, звучавшие за столом, благо этому способствовала непринужденная атмосфера, а по возвращении домой записывать их. Марсо внимательно изучал мои записи и ворчал: „Хороши балагуры, нечего сказать!.. За кого они меня принимают?“