Красная гостиница - читать онлайн книгу. Автор: Оноре де Бальзак cтр.№ 9

— Посоветуйте, друзья, как мне быть, — сказал я в заключение. — Обсудите вопрос со всех сторон — так, словно речь идет о каком-нибудь законопроекте. Вам принесут урну и бильярдные шары, и пусть каждый подаст голос за или против моего брака, с соблюдением всех требований тайного голосования.

Сразу воцарилась глубокая тишина. Нотариус объявил самоотвод.

— Ведь тут в дело замешался брачный контракт, — заметил он.

Бывший мой опекун после всех возлияний лишился дара речи; он сам теперь нуждался в опеке, чтоб благополучно добраться домой.

— Понимаю! — воскликнул я. — Не высказать своего мнения — это самый энергичный способ указать мне, как я должен поступить.

Гости мои зашевелились.

Один домовладелец, пожертвовавший по подписному листу в пользу детей генерала Фуа [3] и на памятник ему, воскликнул:

Как добродетели, бывают преступленья

Различных степеней!

— Болтун, — пробормотал министр, подтолкнув меня локтем.

— В чем тут затруднение? — спросил герцог ***, богатые поместья которого составились из земель, некогда конфискованных у непокорных гугенотов после отмены Нантского эдикта…

Встал адвокат.

— В юрисдикции, — сказал он, — случай, подвергнутый нашему рассмотрению, не представлял бы никакого затруднения. Герцог прав! — воскликнул этот глашатай закона. — Разве нет постановления о сроках давности? Что сталось бы с нашим обществом, если бы мы вздумали доискиваться происхождения всякого богатства? Это дело совести. Если уж вам так хочется обсудить данный казус, обратитесь в духовную консисторию.

Тут адвокат, воплощенный кодекс законов, умолк, сел на свое место и осушил бокал шампанского. Тогда поднялся добрый пастырь, призванный толковать евангелие.

— Бог создал нас слабыми, — сказал он убежденно. — Если вы любите наследницу преступника, то женитесь на ней, но удовольствуйтесь приданым, которое достанется ей от матери, а наследство отца раздайте бедным.

— Позвольте, — сказал один из тех безжалостных спорщиков, какие частенько встречаются в свете, — может быть, отец ее выгодно женился только потому, что разбогател. Разве любая его удача не была все же плодом преступления?

— Самый этот спор уже является решением! Есть вещи, о которых порядочные люди не спорят, — воскликнул бывший мой опекун, желая, видимо, просветить собравшихся своей пьяной мудростью.

— Да! — протянул секретарь посольства.

— Да! — воскликнул священник.

Эти два человека не понимали друг друга.

Поднялся доктринер, которому для избрания в палату не хватало только ста пятидесяти голосов при ста пятидесяти пяти избирателях.

— Господа, этот феноменальный случай принадлежит к сфере интеллектуальной и выходит за рамки явлений, характерных для нормального состояния нашего общества. Следовательно, решение, каковое предстоит нам принять, должно быть выражено всеми согласно велениям совести путем внезапного суждения и явиться поучительным отражением душевных переживаний, довольно схожих с теми озарениями, в коих выражаются чувства и склонности. Приступим к голосованию.

— Приступим! — воскликнули гости.

Я велел дать каждому два шара: один белый, другой — красный. Белый, символ девственной чистоты, означал запрещение этого брака, а красный одобрение. Из деликатности сам я воздержался от голосования. Друзей собралось ко мне семнадцать человек, следовательно, для абсолютного большинства нужно было не менее девяти голосов. Каждый подходил и опускал свой шар в плетеную корзинку с узким верхом — ту, из которой перед партией в бильярд вытаскивают нумерованные шары, определяя таким образом очередь в игре; все мы испытывали довольно сильное волнение, так как решать путем голосования вопрос чисто моральный — это, конечно, способ необычный.

При подсчете голосов обнаружено было девять белых шаров. Этот итог нисколько не удивил меня, но мне вздумалось сосчитать, сколько молодых людей моего возраста имеется среди избранных мною судей. Таких казуистов оказалось девять человек, и, несомненно, все они были единомышленниками.

«Ох, ох! — думал я. — Два тайных и единодушных решения: одно — в пользу моей женитьбы, другое — против! Как выйти из столь затруднительного положения?»

— А где живет твой будущий тесть? — опрометчиво спросил один из моих школьных товарищей, менее скрытный, чем другие.

— Тестя больше не существует! — воскликнул я. — Еще недавно моя совесть говорила так громко, что ваше решение было бы излишне. Но теперь голос ее приутих, а вот и причина моего малодушия: весьма искушающее письмо, которое я получил два месяца тому назад.

И, вынув из бумажника это послание, я показал его всем.

«Господину ***

Милостивый государь!

Просим вас принять участие в похоронах г-на Жана-Фредерика Тайфера, главы фирмы Тайфер и К°, бывшего провиантмейстера, кавалера ордена Почетного легиона и ордена Золотой шпоры, капитана первой гренадерской роты Второго легиона Парижской национальной гвардии, скончавшегося 1 мая с. г.

Вынос тела из дома покойного (улица Жубер).

Отпевание состоится… и т. д.

От имени… и т. д.».

— Что же мне делать? — продолжал я. — Я хочу поставить вопрос очень широко. Разумеется, в поместьях мадмуазель Тайфер стоит целая лужа крови, и наследство ее батюшки настоящее Хацельдама. [4] Я это знаю. Но Проспер Маньян не оставил потомства. Мне не удалось разыскать и родных фабриканта булавок, убитого в Андернахе. Кому вернуть состояние? Имею ли я право разгласить раскрытую мною тайну, прибавить еще одну отсеченную голову к приданому ни в чем не повинной девушки, добиться, чтобы она видела тяжелые сны и лишилась прекрасной иллюзии, убить ее отца вторично, сказав ей: «Каждое экю в наследстве вашем запачкано кровью». Я взял у одного престарелого духовника «Толковый словарь различных вопросов совести», но не нашел в нем ответа на свои сомнения. Отдать деньги в церковь на помин души Проспера Маньяна, Вальгенфера и Тайфера? Но ведь мы живем в девятнадцатом веке! Построить приют, учредить премию за добродетель? Премию за добродетель присудят жуликам. И большинство наших приютов, как мне кажется, стало нынче рассадниками пороков. И разве искупишь это преступление, употребив преступное богатство на цели более или менее лестные для тщеславия? Да и почему я обязан все это делать? Ведь я люблю, люблю страстно. Моя любовь это моя жизнь. Если я без объяснения причин предложу девушке, избалованной роскошью, привыкшей к жизни, богатой утехами искусства, девушке, которой так нравится слушать в томной позе музыку Россини в Итальянском театре, если я предложу ей отказаться от ста пятидесяти тысяч франков ежегодного дохода, отдав их в пользу отупевших стариков или бездомных шелудивых оборвышей, она со смехом повернется ко мне спиною, а ее компаньонка сочтет меня злым шутником. Если в любовном экстазе я стану восхвалять ей прелести скромной жизни и мой домик на берегу Луары, буду молить ее пожертвовать столичными удовольствиями во имя нашей любви, — это будет, во-первых, добродетельной ложью, а во-вторых, пожалуй, окажется весьма печальным опытом: я потеряю сердце юной особы, которая обожает балы, наряды, да пока что и меня самого. Ее похитит у меня стройный щеголеватый офицер с закрученными усами салонный пианист, почитатель лорда Байрона и превосходный наездник. Что же делать? Скорее, господа, дайте мне совет!