Бремя власти - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Балашов cтр.№ 104

– Быть по сему!

– Быть по сему! – согласно отвечают сотрапезники, подымая чары, и улыбаются, хотя и мыслят про себя, что всего этого могло и не быть и не сидели бы четверо в этой тесной горнице, ибо хитроумный грек не так уж любит Калиту (невзирая на все старания последнего), как залесскую землю и свое на ней положение, премного подкрепленное волостями, кормлениями и церковною данью… А повернись по-иному судьба? Но судьба не повернулась по-иному! Он провожал Александра в Орду, он встречал тело убитого тверского князя и пристойно отпел его вкупе с игуменами и попами владимирских храмов. И Калита не поставил этого ему в упрек даже и в сердце своем. Калита был умен, и Феогност понял: теперь подошло время неложного союза с одним, единственным оставшимся в живых хозяином залесской земли.

Четверо пируют на подворье Святого богоявления в Кремнике, и только один Иван чует, почти знает уже, сколь близок предел его сил и сколь нужна, сколь надобна посему поспешливость в деле, ради коего собрал он сюда своих сотрапезников. Ибо без духа не живет плоть, без веры не стоит земля, без власти духовной рушит в ничто власть земная – княжеская, цесарская ли, господарская или иная прочая, – любая власть не стоит на земле без духовной опоры своей.

Кони – в мыле. Мужики давно порасстегивали овчинные зипуны, посбивали шапки на затылки. Тута и сам станешь в мыле, коли кони не идут! Непривычная крестьянскому глазу тяжесть камня пугала. Там, где сани с подсанками, груженные тремя и даже пятью бревнами, легко бы прошли, волокуши с белым мячковским камнем тонули в снегу, проваливались. Лед на Москве-реке грозно трещал, прогибаясь, и Мишук, срывая голос, вновь и вновь орал задним:

– Годи! Не наезжай, раззява, потонешь и с камнем! – Тут прибавлялось такое, что кони и те шарахались, натягивая хомуты на уши.

Весеннее солнце припекало, и сейчас, с полудня, стали виднее начинающие отставать от берегов закраины москворецкого льда. Когда первая волокуша свернула вдоль Неглинной, выбравшись наконец на берег, Мишук перекрестился мысленно: кажись, пронесло! Сам надумал вывезти весь камень нынче, не сожидаючи полой воды, и боярина уговорил, а тут – на-поди! Морозы стояли лучше не нать, а как лишь пробили путь, пала теплынь, того и гляди, реку сломает!

Он пождал последнего припоздавшего воза, сам вывел взъерошенных мокрых коней на угор и, взвалясь на конь, тяжело поскакал к голове обоза. Весело белела на крутояре новорубленная стена Кремника, и Мишуку любо было, что и его труд вложен в городовое дело. Даве выбрал час, самолично облазал прясла по-за портомойною башней. Нет, не подгадили мастера, стену свели на диво и закрыли пристойно, любо было и поглядеть!

Проминовав мельницы, Мишук нагнал наконец голову своего растянувшегося на добрых четыре перестрела обоза. Здесь, на взъеме к монастырю, возчикам вновь пришлось-таки попотеть. Подтаявший снег пахнул свежими огурцами, навозом. Тянуло дымком с монастырской поварни, запахом варева, и у Мишука засосало под ложечкой. Он все же настоял, чтобы возчики сперва свалили камень возле начатой еще по осени и возведенной до полуоконья церквы, отвели перепавших с пути коней к коновязям, напоили и задали овса, а уж потом повел изголодавших, взмыленных, стойно лошадям, мужиков к монастырской трапезной, где, по уговору, им уже была приготовлена горячая снедь: щи, каша, рыбники (стоял пост, и мясного не подавали).

Свалив зипуны и шапки на лавку, ввалили гурьбой в палату. Едва перекрестив лбы, ринули к чашкам и хлебу. Монах, распоряжавший в трапезной, строго смотрел, как кирпично-красные с мороза, пропахшие своим и конским потом мужики жрут и чавкают, утирают мокрые носы кто ладонью, а кто подолом долгой свиты, рыгают, гомонят и гогочут, поминая дорожные страхи. С лаптей и валенок натекли грязные лужи, и монах тихим сердитым голосом наказал служкам:

– Опосле всего тута подтереть пристойно! Высокие гости ноне в монастыре. Сором!

Мишук едва сладил с кашей, как его вызвали к отцу эконому. Опорожнив по пути ковш кислого квасу, он с сожалением покинул свою дружину и пошагал вослед за служкою через монастырский двор.

Во дворе, прямь груды камня, стоял богатый, обтянутый цветною кожей, обитый серебром возок. «Никак сам Протасий Федорыч пожаловал?» – догадал Мишук, только теперь извинив в душе брюзгливого монаха в трапезной.

Боярин сидел у келаря и эконом только что прошел туда же – сообщили им. Служка оробел и мялся. Мишук сам помыслил было: взойти али обождать? Но боярин был все же-знакомый, свой, и он, нахрабрясь, взошел по ступеням и толкнул тяжелую дверь покоя. В полутемных сенцах кто-то в рясе и распахнутом тулупе преградил было ему путь:

– Куда?

– Камень привез! – строго отмолвил Мишук.

– А-а! Камень… – разочарованно протянул тот, отстраняясь.

В просторной келье было светло – свечей тут явно не берегли. Протасий сидел сбоку на лавке – большой, сивый, словно закаменелый, воистину бессмертный. На Мишука поднял незрячий, остраненный взор. Не узнав, отворотил было лик, но, услышав голос – Мишук, низко поклонив, приветствовал боярина по имени-отечеству, – вновь вгляделся, уже внимательнее, и обнажил в улыбке желтые редкие зубы.

– Никак, знакомец?

– Твоей дружины, боярин! – отозвался Мишук с достоинством.

Протасий подумал, чуть сведя мохнатые брови:

– Мишук? Федоров?

– Он самый!

– Как же, как же! – радостно подтвердил боярин, довольный и сам, что вспомнил имя старого дружинника своего. – А тута почто? А, камень! Сказывал Василий, сказывал! Да ты будто ищо и прясла рубил?

– И то было, Протасий Федорыч!

– Хвалил он тебя, хвалил! Наградить-то не позабыл ле? – прищурил Протасий веселый глаз.

– Благодарствую, боярин! – возразил Мпшук. – А только Васильем Протасьичем не обижен!

Протасий перевел взгляд, и Мишук с запозданием поглядел туда же, куда и боярин. В келье, кроме отца келаря и эконома, сидело еще трое монахов, и по платью понял Мпшук, что не из простых. «Уж не сам ли митрополит пожаловал?» – испугался он, на всякий случай низко кланяясь всем поряду.

Темноволосый невысокий монах, с внимательным взглядом очень умных темно-прозрачных глаз, широким лбом и негустою бородкою клином, вгляделся в Мишука, в ответ на поклон осенил его крестным знамением и, погодя, вопросил:

– Почто ж до воды не пождали?

– Дак что ж! – отмолвил Мишук (не ведая, что перед ним сам Алексий, правая рука митрополита русского, он отвечал не робея). – Полой воды-то еще сколь сожидать? Да и так-то способнее оно кажет! Перегружать ие надоть, от места до места вези!

– Рачителен! – подсказал Протасий. – На городовом дели тоже себя показал изрядно! И кметь лихой! С тобою мы тогда Михайлу-то?.. – отнесся он к Мишуку, припоминая.